съ начала кампаніи, но такъ смирно, что намъ было жаль, на нихъ смотрѣть.
Не могу припомнить, когда и гдѣ именно, подошли мы къ какому-то постоялому двору или корчмѣ. Впереди была небольшая рѣчка, на ней исправляли мостъ. Мы остановились и поджидали, пока исправятъ. Около корчмы и моста стоялъ захваченный французскій обозъ и около сотни каретъ, колясокъ, брикъ и другихъ экипажей. Между каретами и колясками было нѣсколько богатыхъ. У многихъ каретъ были дверцы отворены и туда засматривали солдаты и офицеры. Полюбопытствовалъ посмотрѣть и я. Въ одной богатой каретѣ сидѣло нѣсколько молодыхъ дамъ въ бархатныхъ и атласныхъ салопахъ на собольихъ и лисьихъ мѣхахъ. Салопы были помяты, запачканы грязью и мѣстами порваны. На головахъ дамъ были измятые уборы и платки, изъ подъ нихъ выбивались пряди нечесанныхъ волосъ. По лицамъ видно было, что они нѣсколько дней неумывались и выглядывали самымъ жалкимъ образомъ. У меня случилось въ шинелѣ нѣсколько солдатскихъ сухарей, я досталъ одинъ и показалъ одной дамѣ, не думая, что она возметъ и станетъ ѣсть его, а она почти выхватила его у меня изъ рукъ. Видно было, что дамы нѣсколько дней не ѣли. Тогда я роздалъ имъ, бывшіе со мною, сухари, и еще пошелъ за ними и набралъ изъ мѣшка полный платокъ, роздалъ ихъ уже всѣмъ дамамъ, сидѣвшимъ въ каретахъ и коляскахъ, которые были почти исключительно наполнены ими. Всѣ онѣ принимали сухари не только съ признательностью, но какъ будто благодарили Бога за такую милость, поднимая глаза къ верху и складывая руки. Не могу сказать какого сорта были эти дамы, но почти всѣ были молодыя и хорошо одѣтыя. Можетъ быть, это были жены генераловъ и другихъ знатныхъ лицъ, а можетъ быть и какія нибудь авантюристки, которыхъ, какъ говорили, довольно тогда наѣхало изъ Франціи въ Москву.
