дить орудія картечью, а часовыхъ поставить съ готовыми пальниками; велѣлъ подъ ящикомъ постлать сѣна, легъ на него въ мокрой шинели и приказалъ еще прикрыть себя сверху. Такимъ образомъ я согрѣлся и спалъ до самаго свѣта. Когда меня разбудили, то сказали, что пѣхота идетъ назадъ. Мы оправили лошадей и тронулись съ боку колонны. Французы насъ замѣтили и начали бросать гранаты съ возвышенности за городомъ. Гранаты разрывало въ воздухѣ и около насъ. Тутъ я разсмотрѣлъ, что въ пѣхотѣ офицеры и солдаты были мнѣ не знакомы; они были изъ другаго корпуса, кажется, генерала Милорадовича. Спросилъ я у старшаго фейерверкера—что это значитъ? Онъ отвѣчалъ, что ночью нашъ полкъ ушелъ назадъ, а на его мѣсто пришелъ другой. На мой вопросъ, почему онъ меня тогда не разбудилъ и не далъ мнѣ знать, онъ сказалъ, что не хотѣлъ будить; вѣроятнѣе же всего, что какъ онъ, такъ и всѣ люди спали, ибо всѣ были очень изнурены.
Пѣхота колонной пошла назадъ прямо полемъ, а мы повернули на дорогу, и я присѣлъ на лафетный ящикъ. Сидя на немъ, находился я въ какомъ-то странномъ, полусознательномъ состояніи: смотрѣлъ и слышалъ, но все, какъ-будто, путалось и мѣшалось въ головѣ, впрочемъ я находился въ пріятномъ настроеніи духа. Мнѣ представлялся нынѣшній день въ прошедшемъ; трудный переходъ, дождь, голодъ и безсонница, сраженіе, счастливо цѣлый день выдержанное, въ настоящемъ—довольно спокойное сидѣнье на лафетѣ, а въ будущемъ—спокойный сонъ на соломѣ: все это производило пріятное ощущеніе. Хотя ночью, казалось, я и довольно спалъ, зарывшись въ сѣно, но такъ какъ я былъ мокръ, голоденъ и холоденъ, то это былъ не сонъ, а какая-то забывчивость.
Два орудія тащились запряженныя по три лошади, всѣ ящики по двѣ. У орудія, на которомъ я сидѣлъ, было ис-
