неудачи; ее труднѣе будетъ замазать и заставить закрыть на нее глаза; къ тому же генералъ можетъ и оправдываться, потому что его послали командовать въ незнакомую обстановку, непосредственно передъ сраженіемъ, съ импровизованнымъ штабомъ, и дали еще какую то инструкцію. Слѣдовательно, сперва выждать, не трогать никого было политичнѣе, а затѣмъ можно было посмотрѣть. И посмотрѣли — когда увидѣли, что японцы не вылѣзаютъ изъ Фынхуанчена и дали намъ нѣсколько дней опомниться и придти въ себя, то рѣшились на полумѣру, благо подъ рукой былъ надежный генералъ Графъ Келлеръ, которому и поручили командованіе, а виновника тоже пристроили; вышло, что и овцы цѣлы, и волки сыты. Но честно ли это, достойно ли это, и каково исполненъ такимъ образомъ долгъ передъ родиной, и такова ли должна была быть отвѣтственная, столь безумно дорого оплачиваемая народными деньгами, служба? Предоставляю отвѣтить на эти вопросы самимъ читателямъ.
22 апрѣля утромъ штабъ Восточнаго отряда выступилъ съ этапа Сейлючжанъ и перешелъ на этапъ Туинпу (4-й отъ Ляояна). Главныя силы и арьергардъ отряда двигались по той же дорогѣ; все движеніе прикрывалъ 2-й Читинскій казачій полкъ (кажется въ составѣ только 4-хъ сотенъ), прибывшій изъ Ляояна уже послѣ боя 18 апрѣля; на него были возложены развѣдка и соприкосновеніе съ противникомъ, который не тѣснилъ, не преслѣдовалъ и еще не дошелъ до Фынхуанчена. Такимъ образомъ къ вечеру этого дня штабъ отряда долженъ былъ оказаться въ разстояніи не менѣе 70—80 верстъ отъ противника. Впрочемъ, повидимому въ штабѣ смотрѣли на дѣло весьма просто: возможно скорѣе отойти подальше отъ японцевъ къ позиціи на Феншуйлинскомъ хребтѣ, а какъ складывалась обстановка въ тылу —
