тельности штаба, весьма и весьма многочисленнаго состава. Офицеровъ генеральнаго штаба было 4, кромѣ начальника штаба, корпусный врачъ съ помощниками, нѣсколько топографовъ, ординарцевъ, завѣдывающіе обозомъ и хозяйствомъ, чины контроля, переводчики. Все это суетилось, но не по службѣ, а по устройству постелей и ѣды (не помню, былъ ли въ этотъ день общій столъ, но затѣмъ такой бывалъ ежедневно, подъ предсѣдательствомъ начальника отряда); въ общемъ происходилъ отчаянный безпорядокъ и толчея; каждый не обращалъ никакого вниманія на другого, а нахально лѣзъ, отвоевывая себѣ мѣсто, не стѣсняясь ни чиномъ, ни положеніемъ — лишь бы ему было поудобнѣе. Никого распоряжающагося помѣщеніями и порядкомъ не было. Во всѣхъ фанзахъ стоялъ шумъ, и слышалась непрекращавшаяся ругонь. Въ общемъ штабъ производилъ впечатлѣніе не военнаго учрежденія, а какой то оравы невоспитанныхъ, неинтеллигентныхъ и праздныхъ людей. Впрочемъ удивляться этому было нельзя. Вѣдь Восточный отрядъ, назначенный дебютировать на посрамленіе русскаго оружія на вѣроятнѣйшемъ мѣстѣ нашего перваго столкновенія съ врагомъ, представлялъ изъ себя первый продуктъ положеннаго въ основаніе нашей боевой дѣятельности принципа дезорганизаціи армій, корпусовъ, дивизій, бригадъ, полковъ, словомъ всѣхъ составныхъ частей и элементовъ военной машины. Тюренченъ и Мукденъ въ этомъ отношеніи представляютъ изъ себя совершенно одно и то же, не смотря на то, что ихъ раздѣляетъ промежутокъ времени въ 10 мѣсяцевъ военной боевой практики. Что дѣлать, безталанные люди, конечно, неспособны совершенствоваться и учиться военному искусству на войнѣ; да это и поздно. Войска, вошедшія въ составъ Восточнаго отряда, были именно настоящими артурцами, жившими и воспитывавшимися въ крѣпости; и конечно ихъ слѣдовало оставить тамъ, для обороны родныхъ имъ верковъ, которые они знали, какъ и всю прилегавшую мѣстность, на которой учились и маневрировали. Но ихъ бросили поскорѣе, безъ всякаго опредѣленнаго плана дѣйствій, на Корейскую границу (въ Корею углубились только казаки Мищенко), сперва
