если угодно допросите тѣхъ, кто были со мною, и вамъ скажутъ, что ничего подобнаго не было“. На это послѣдовалъ отвѣтъ: „я дознанія дѣлать не буду, а, по докладу начальника штаба арміи, вы подлежите высылкѣ изъ предѣловъ арміи“. Вся кровь бросилась мнѣ въ голову, но въ силу дисциплины я сдержалъ себя и сказалъ: „Слушайте, Ваше Высокопревосходительство, я пріѣхалъ сюда не для того, чтобы дѣлать карьеру, которую въ своей жизни уже сдѣлалъ дважды: одинъ разъ въ арміи, о чемъ извѣстно В-му В-ву, а затѣмъ въ Министерствѣ Путей Сообщенія, о чемъ можете справиться. Сюда я прибылъ только для того, чтобы сложить свою голову за отечество, а такъ какъ у васъ теперь сражаются только на рѣкѣ Ялу, то я и прошу васъ меня туда отправить, гдѣ я постараюсь избавить васъ отъ себя“. Куропаткинъ помолчалъ нѣсколько секундъ и высокопарнымъ тономъ (онъ уже страдалъ маніей величія) вымолвилъ слѣдующее: „Я хочу дать вамъ возможность стать на ноги и поэтому посылаю васъ въ распоряженіе генерала Засулича, но помните, что посылаю васъ туда безъ права командованія чѣмъ нибудь; по своему чину вы должны командовать нѣсколькими ротами и сотнями, но вы командовать не будете, а только будете водить разъѣзды“. Я сказалъ, что благодарю и за это и прошу три дня времени на пріобрѣтеніе лошадей. Вотъ какимъ образомъ я былъ разжалованъ изъ полковниковъ (еще въ мирное время пользовался правами командира отдѣльной части) въ хорунжіе, или даже въ урядники, такъ какъ разъѣзды водятъ и тѣ и другіе. По странному взгляду въ эту кампанію (что довольно неправильно) сотенные и эскадронные командиры въ разъѣзды не ходили.
Конечно бесѣда съ Куропаткинымъ была столь унизительна и тягостна, что не понимаю, какъ только сознаніе дисциплины заставило меня ее выдержать, ибо выслушивать такую оскорбительную рѣчь человѣку, рѣшительно ни въ чемъ неповинному и только строго исполняющему долгъ службы, было просто возмутительно. Странно, что, во все время этой довольно продолжительной пытки, внутренній голосъ настойчиво твердилъ мнѣ: подожди, посмотримъ,
