выяснить вопросъ о томъ, кто долженъ былъ принять на себя непосредственное ближайшее — боевое руководство операціей.
Идея операціи сама по себѣ очень широка: 1) переходъ къ активнымъ дѣйствіямъ Маньчжурской Арміи, 2) задача выручки крѣпости Портъ-Артура, имѣвшей огромное политическое и стратегическое значеніе, и 3) нанесеніе рѣшительнаго удара врагу, уже одержавшему столько успѣховъ и на морѣ, и на сушѣ.
Такъ какъ въ ту минуту операція была не только важнѣйшей, но и единственной, на всемъ театрѣ военныхъ дѣйствій полевой Арміи, а дѣятельность всѣхъ остальныхъ частей послѣдней сводилась лишь къ наблюденію, пассивной оборонѣ и демонстраціямъ, то естественно непосредственное руководство должно было принадлежать самому командующему арміей. Полагаю, что не ошибусь, если скажу, что г. Куропаткинъ вполнѣ сознавалъ это, ибо доказательствомъ тому служитъ слѣдующее его заявленіе въ письмѣ къ Намѣстнику отъ 14 мая, заканчиваемое такъ: „Съ первыми подкрѣпленіями я предполагаю усиливать выдвинутыя къ Квантуну войска. Съ прибытіемъ 3-й Сибирской дивизіи голова 2-го Сибирскаго Корпуса (бригада 35-й дивизіи) двинется на югъ, а, по мѣрѣ прибытія войскъ 10-го Корпуса, передвинется на югъ и весь 2-й Сибирскій Корпусъ, причемъ, въ зависимости отъ дѣйствій арміи Куроки, я останусь въ Ляоянѣ, или съ частью полевого Штаба отправлюсь на югъ, дабы лично руководить дѣйствіями 1-го и 2-го Сибирскихъ Корпусовъ.“
Однако это намѣреніе личнаго руководства не было приведено въ исполненіе вѣроятно на томъ основаніи, что операція была возложена только на одинъ корпусъ съ приданной ему сперва одной, а позднѣе, уже въ минуту опредѣлившейся неудачи боя подъ Вафангоу, еще другой бригадой. Нельзя не отмѣтить, что такое рѣшеніе Куропаткина предоставить всю отвѣтственность за выполненіе операціи Барону Штакельбергу болѣе чѣмъ неправильно и можетъ быть объяснено исключительно обычнымъ принципомъ боевой дѣятельности нашего командующаго Арміей, а именно
