Желтухина было видно, что дѣло кончилось, и противникъ удовольствуется тѣмъ успѣхомъ, что мы очистили наши позиціи, которыя, кстати сказать, конечно можно было бы и не очищать, такъ какъ напоръ противника былъ въ этотъ день вообще сравнительно слабъ, а преслѣдованіе лишь обозначено.
Когда я прибылъ на позицію есаула Желтухина, то спросилъ его, не потерпѣли ли казаки отъ артиллерійскаго огня. Тутъ только вспомнилъ, что уже болѣе двухъ часовъ времени ко мнѣ не возвращался посланный съ приказаніемъ къ Желтухину офицеръ — ординарецъ. Желтухинъ сообщилъ мнѣ, что онъ видѣлъ его уже давно и получилъ отъ него мое приказаніе. Я понялъ въ чемъ дѣло и поэтому приказалъ такъ: „Есаулъ, немедленно пришлите мнѣ другого офицера ординарца, а этому передайте, что я его болѣе видѣть не желаю, такъ какъ онъ въ продолженіе двухъ часовъ не могъ вернуться ко мнѣ доложить объ исполненіи приказанія, и я отлично знаю почему“[1].
На позиціи 10-й роты Томашевскій доложилъ мнѣ, что въ цѣпи залегла всего полурота, такъ какъ повидимому противникъ прекратилъ бой и наступленіе. Я приказалъ ему подождать подхода казаковъ и отступать долиною Сянсанцзы-Вейдягоу, согласно полученнаго приказанія отъ Г. М. Столицы. Въ отношеніи получаемыхъ отъ этого генерала приказаній объ отступленіи, я былъ неоднократно поставленъ въ довольно странное положеніе: то приказывалось отходить, то — удерживаться на позиціи. Послѣднее приказаніе заключало въ себѣ именно приказаніе драться, но въ это время, согласно полученныхъ ранѣе распоряженій, ввѣренный мнѣ отрядъ уже очистилъ главную позицію, и только казаки и рота Томашевскаго прикрывали общее отступленіе. Однако на томъ конвертѣ, въ который было вложено приказаніе, спѣшно, карандашемъ было надписано: „отступайте“.
Такъ закончился бой за Ляньдясанскую позицію; мы его
- ↑ Позднѣе офицеръ сознался мнѣ, что онъ можетъ выносить свистъ пуль, но совершенно не перевариваетъ звуковъ полета и разрыва артиллерійскихъ снарядовъ. Что дѣлать, были у насъ въ арміи и такіе офицеры!
