приказаніе, и уже въ 20-хъ числахъ сентября Дума присудила эту награду. Причина почему Куропаткинъ повелѣлъ представить Мартынова — тоже извѣстна: этотъ офицеръ, какъ командиръ части, входящей въ составъ 17-го корпуса, надоумилъ своего корпуснаго командира, а послѣдній ходатайствовалъ передъ командующимъ арміей. Доказательствомъ сего служитъ сохранившееся въ дѣлахъ штаба 3-го Сибирскаго корпуса письмо Мартынова къ Орановскому приблизительно такого содержанія: „Посылаю вамъ требуемое описаніе; оно составлено въ стилѣ, въ которомъ они обыкновенно составляются; въ исторической комиссіи мнѣ пришлось прочесть много документовъ такого рода. Благодаренъ за товарищеское содѣйствіе. Въ случаѣ, если бы представленіе къ Георгію не прошло, не откажите доложить г. Иванову, что я желалъ бы быть произведеннымъ въ генералы“. Это письмо было получено Орановскимъ ранѣе, или одновременно, съ полученіемъ приказа отъ г. Иванова заготовить представленіе къ наградѣ. Но была и еще причина особеннаго желанія генерала Куропаткина поскорѣе украсить грудь героя наградою. Дѣло въ томъ, что полковникъ Мартыновъ давно уже былъ извѣстенъ не только въ арміи, но и въ обществѣ, какъ самый неумолимый критикъ войны 1877—1878 года, исторію которой онъ разрабатывалъ съ десятокъ лѣтъ въ особой комиссіи главнаго штаба; онъ первый дерзнулъ въ публичныхъ лекціяхъ разоблачить такія неприглядныя картины командованія нашей арміей на предгоріяхъ Балканъ, что можно только удивляться какимъ образомъ сохранилъ свои погоны, при существовавшемъ тогда режимѣ; впрочемъ его всетаки не допускали до кафедры академіи генеральнаго штаба. Хлесткое перо и краснорѣчіе представляли большое оружіе и въ тѣ времена — съ нимъ считались. Ну, а послѣ Ляояна Куропаткинъ не могъ не сознавать, что фонды его по командованію если еще не упали, то во всякомъ случаѣ пошатнулись (замѣтимъ, что, къ несчастію, они были столь сильно вздуты биржевою спекуляціею на сподвижника геніальнаго Скобелева, что, пошатнувшись послѣ пораженія подъ Ляояномъ, неожиданно поправились до высоты главнокоман-
