редъ нами шелъ довольно пологій скатъ въ лощину; отъ лѣваго и праваго фланга гребня отходили два кряжа въ перпендикулярномъ направленіи, а впереди за лощиной небольшой параллельный кряжикъ, въ разстояніи 600-700 шаговъ, на которомъ засѣли японцы и слегка окопались; отсюда они на выборъ били, какъ моихъ стрѣлковъ, такъ и Зарайцевъ, наступавшихъ вперемѣшку по обоимъ кряжамъ. Такъ какъ гребень, на которомъ я стоялъ, сильно обстрѣливался, то резервъ, полурота 10-й роты, лежалъ за нимъ, а у самыхъ моихъ ногъ лежалъ фельдфебель Сѣровъ; сзади нихъ по всему склону подтягивались поддержки Зарайцевъ; я крикнулъ Сѣрову: „займи этотъ гребень (показалъ рукой) и выбей, какъ выбилъ третьяго дня японцевъ изъ Тагоу.“ Сѣровъ вскочилъ, за нимъ вся полурота и, какъ одинъ, покатились подъ гору, а черезъ минуту уже лѣзли на окопъ. Японцы отступили и стрѣлки залегли на гребнѣ. Кажется мы потеряли тутъ человѣкъ 5 убитыми на повалъ. Теперь наступленіе облегчилось, и боевой порядокъ ввѣреннаго мнѣ отряда съ Зарайскимъ полкомъ пошелъ быстро впередъ; мои роты не стрѣляли, а сосѣди справа и слѣва продолжали бѣшеную пальбу. Я оставался еще на гребнѣ, когда получилъ печальное донесеніе: „сотникъ Бѣлогорскій убитъ наповалъ и одновременно серьезно раненъ въ грудь на вылетъ Князь Долгоруковъ,“ доносилъ сотникъ Ребиндеръ, вступившій въ командованіе 3-ей сотней. Я удивляюсь, какъ мало впечатлѣнія произвело на меня тогда это извѣстіе, а между тѣмъ оно было болѣе чѣмъ горестно: всетаки убитъ по странной случайности офицеръ лично мною приглашенный въ бой, а гибель Долгорукова (можно было думать что его жизнь въ опасности) составляла такую огромную потерю для всей нашей арміи.[1] Но въ рѣшительную минуту боя нельзя сожалѣть о жертвахъ, ибо онѣ необходимы; безъ нихъ нельзя воевать. Характерный разговоръ произошелъ у меня съ однимъ унтеръ-офицеромъ Зарайскаго пол-
- ↑ За то, какъ я былъ счастливъ встрѣтить Князя у Ляоянскаго моста 20 августа и узнать, что онъ вступилъ въ командованіе сотней и охраняетъ этотъ мостъ черезъ рѣку Тайдзы.
