начальникъ. Въ сумеркахъ ко мнѣ явился офицеръ изъ сотни, державшій линію почты со штабомъ 2-го корпуса, и доложилъ, что корпусъ ушелъ, а командиръ сотни приказалъ немедленно собирать посты и уходить на сѣверъ (!!). Такъ какъ въ отрядѣ начиналось распространяться тревожное настроеніе, то мнѣ не хотѣлось, чтобы бѣгство летучей почты его усилило, и я уговаривалъ офицера остаться до разсвѣта со своими, уже собранными въ Титуню, казаками; онъ согласился, и мы условились, что онъ пойдетъ вмѣстѣ съ моимъ офицерскимъ разъѣздомъ, которому я поручилъ установить связь съ штабомъ 2-го корпуса, но черезъ нѣсколько минутъ я узналъ, что онъ всетаки ушелъ на сѣверъ. Этотъ юноша уже поддался паникѣ, но трудно винить его, ибо при нашихъ отступленіяхъ проявлялась такая нераспорядительность начальниковъ и ихъ штабовъ, что войска знали только одно зловѣщее слово „отступать“, и, блуждая въ полной неизвѣстности обстановки, стремились выполнять это приказаніе возможно скорѣе, дабы не быть брошенными другими. Тогда же я получилъ сообщеніе Грекова, что онъ немедленно отходитъ въ Лаодитанъ — пунктъ, лежавшій въ той же долинѣ р. Сидахыа, какъ и д. Титуню, но только въ 35 верстахъ сзади насъ. Не знаю, отступилъ ли Грековъ по приказанію, или подъ напоромъ противника, но какъ разъ передъ этимъ я справлялся въ его штабѣ о дѣйствіяхъ Восточнаго отряда и получилъ отвѣтъ, что оттуда никакихъ распоряженій не поступило. Я склоненъ думать, что Грековъ ушелъ на основаніи моего сообщенія, что я имѣю диспозицію Восточнаго отряда, по которой, при занятіи Ляньдясанской позиціи, бригадѣ Грекова предназначалось стать у Лаодитана.
Итакъ всѣ уходили, а объ отрядѣ у Титуню забыли, что впрочемъ было естественно: существованіе отряда обусловливалось необходимостью поддерживанія связи между двумя корпусами, ну, а когда оба были заняты деликатною операціей отступленія послѣ достаточно неудачныхъ боевъ, розыгранныхъ по идеѣ Куропаткина „ради тактическаго использованія мѣстности“, то когда же штабамъ корпусовъ думать о связи съ сосѣдними корпусами, а тѣмъ болѣе о
