Это письмо храню какъ драгоцѣнность, какъ доказательство того, что, при всей тягости своего служебнаго положенія, мнѣ всетаки удавалось приносить пользу, а не быть бременемъ. Я встрѣтилъ на улицѣ Михаила Юзефовича, и мы простились — тепло, но къ сожалѣнію мимоходомъ, потому что онъ также былъ занятъ этой дурацкой выводкой, а вѣдь я видѣлъ этого героя, котораго полюбилъ какъ сына, въ послѣдній разъ.
Выѣхавъ изъ Сандіазы, я былъ увѣренъ, что бригада не простоитъ въ ней и трехъ дней, что и случилось. Уже темнѣло, когда я прибылъ въ д. Ломогоу, близъ которой стоялъ баталіонъ стрѣлковъ, и дѣйствовала телеграфная станція. Не желая явиться въ штабъ отряда ночью, я просилъ гостепріимства у нижнихъ чиновъ — телеграфистовъ. Къ удивленію, они мнѣ обрадовались, будучи знакомы со мною по моимъ донесеніямъ, и приняли замѣчательно ласково: разбили палатку, достали походную постель, напоили чаемъ меня и вѣстового и накормили лошадей. Старшій унтеръ-офицеръ оказался совсѣмъ интеллигентнымъ человѣкомъ, и получасовая бесѣда съ нимъ показала, что онъ не только интересуется военными операціями, но можетъ и сдѣлать оцѣнку имъ; читая донесенія въ депешахъ, онъ составилъ себѣ картину обстановки съ довольно вѣрнымъ представленіемъ дѣйствительности. Я упоминаю объ этомъ фактѣ потому, что нельзя было не замѣтить, что такой относительно ничтожный рядовой арміи какъ будто сознавалъ, что руководство нашими операціями идетъ неправильно; въ его простыхъ, правдивыхъ словахъ сквозило какое то сомнѣніе и недовѣріе къ происходившему, и это его сознательно озабочивало и даже огорчало. А между тѣмъ сколько строевыхъ и штабныхъ начальниковъ, даже генеральнаго штаба, выказывали такъ мало интереса къ нашимъ неудачамъ, принимая ихъ совершенно равнодушно и проявляя энергію только по устройству своихъ личныхъ дѣлъ, а въ особенности по добыванію всякихъ наградъ и подачекъ послѣ каждаго новаго пораженія.
Съ разсвѣтомъ 10 іюля я продолжалъ путь и нашелъ штабъ Восточнаго отряда въ д. Холунгоу, въ 3 верстахъ позади предшествующей стоянки въ д. Нютхіай.
