мые патенты храбрости (знаки отличія Военнаго Ордена и золотое оружіе), носилъ форму Собственнаго Его Величества Конвоя и былъ всѣми очень любимъ. Однако приходилось утѣшать слабонервнаго человѣка, и я согласился на его просьбу поѣхать въ штабъ В. отряда и лично доложить обо всемъ Графу, стараясь стратегическими соображеніями оправдать бѣгство моего друга. Абадзіевъ просилъ особенно настаивать на его безвыходномъ положеніи, вслѣдствіе отсутствія подковъ, при условіи чего онъ считалъ невозможнымъ передвигаться въ горахъ. Конечно оправдывать и спасать бѣглеца было нечестно, но у насъ уже бѣгало безнаказанно столько начальниковъ, а этотъ всетаки отнесся ко мнѣ прилично, по товарищески; я былъ связанъ съ нимъ еще дружбою мирнаго времени, и мнѣ все еще казалось, что въ немъ проснется духъ Скоболевца. Итакъ я взялъ на себя тяжелое порученіе, а кромѣ того опять надѣялся устроить себѣ въ штабѣ отряда другое назначеніе и избавиться отъ своей неопредѣленной роли.
Въ полдень 19 іюня я выѣхалъ изъ Лаодитана и сейчасъ же встрѣтилъ посланнаго изъ штаба, съ приказаніями Графа: 1. подъ начальство Абадзіева поступала сводная казачья бригада изъ Уссурійскаго и 2-го Верхнеудинскаго полковъ, 2. я назначался начальникомъ штаба этой бригады, и 3. бригадѣ предписывалось немедленно выдвинуться впередъ долиною Тхазелинъ — Мади, для освѣщенія раіона между Фынхуанченомъ и Сюянемъ. Вѣроятно это приказаніе было отдано Графомъ еще до полученія имъ извѣстія о бѣгствѣ Абадзіева изъ Тхазелина въ Лаодитанъ. Для меня оно имѣло особенную важность, ибо я получалъ опредѣленное положеніе, и поэтому возможность взять Абадзіева въ руки и не допускать новыхъ безобразій. Вернувшись къ Абадзіеву и, передавъ ему, приказанія, я обѣщалъ ему, что, не смотря на большой пробѣгъ (до 40 верстъ), постараюсь вернуться въ тотъ же день, чтобы поскорѣе двинуться впередъ.
Не могу не остановиться на той странной случайности, что уже въ день 19 іюня я два раза проѣхалъ черезъ поле сраженія у д. Тунсинпу, на которомъ мнѣ пришлось съ
