призванныхъ закономъ, и слѣдовательно участью ихъ семей? подчиняя ихъ какому то авантюристу, пріѣхавшему на войну для удовлетворенія своихъ личныхъ интересовъ, который своимъ невѣжествомъ въ военномъ ремеслѣ неминуемо могъ напрасно погубить ввѣряемыхъ ему воиновъ. Во всякомъ случаѣ я считалъ нужнымъ хотя бы убѣдиться сперва въ храбрости такого господина и конечно не далъ ему никакого порученія. Возвращаюсь къ сказанному мною раньше (страница 29): если даже признать, что Ефимьевъ горѣлъ желаніемъ принести свою голову въ жертву на алтарь отечества, то его слѣдовало назначить въ пѣхоту; тамъ, будучи постоянно на глазахъ товарищей, дѣйствуя подъ ихъ руководствомъ, онъ могъ принести пользу даже одной личной храбростью, а въ кавалеріи, гдѣ каждый офицеръ работаетъ самостоятельно, онъ былъ только обузой. Но я видѣлъ въ этомъ человѣкѣ отсутствіе военной доблести, отсутствіе всякаго интереса къ дѣлу и какого нибудь желанія быть полезнымъ, а потому вспоминаю о немъ съ отвращеніемъ, какъ о печальномъ и негодномъ элементѣ нашей арміи, котораго къ сожалѣнію я видѣлъ и зналъ слишкомъ, слишкомъ много.
Попробовалъ утилизировать другого хорунжаго и сразу убѣдился, что онъ ни на что неспособенъ и слишкомъ дорожитъ своей шкурой. Онъ былъ посланъ въ развѣдку и, возвращаясь, заночевалъ на передовомъ посту. Къ нему съ вечера прибилась большая часть разсѣяннаго японцами разъѣзда Зиновьева, отъ которой онъ узналъ о тягостномъ положеніи послѣдняго. Калмыковъ не только не принялъ никакихъ мѣръ, но не донесъ мнѣ, а на другой день, явившись, между прочимъ упомянулъ и объ этомъ случаѣ. На вопросъ: „отчего вы не донесли? вѣдь надо было помочь“, онъ отвѣтилъ: „да они идутъ сюда и тащатъ раненаго“. Я выѣхалъ навстрѣчу и узналъ, что еще ночью вахмистръ съ нѣсколькими казаками отправился розыскивать Зиновьева, о чемъ Калмыковъ и не зналъ. Вечеромъ вахмистръ вернулся и сообщилъ, по свѣдѣніямъ отъ китайцевъ, о геройской гибели Зиновьева.
Когда Абадзіевъ прослѣдовалъ съ своими казаками нѣ-
