рымъ приходилось смотрѣть сквозь пальцы, или выгнать его вонъ, но… тогда бы вышелъ инцидентъ, а этимъ я никоимъ образомъ рисковать не могъ.
8 мая Абадзіевъ съ 6-ю сотнями прошелъ мимо Мади на югъ, имѣя задачей освѣтить мѣстность между Фынхуанченомъ и Сюянемъ; это движеніе было исполнено быстро и рѣшительно (правда, какъ говорилъ мнѣ впослѣдствіи самъ Абадзіевъ, онъ наступалъ смѣло, потому что слѣва стояла моя сотня, а справа отрядъ г. Мищенко), но уже 11-го онъ началъ отходить безъ всякаго давленія противника, а къ 15-му апрѣля подошелъ совсѣмъ близко къ Мади.
8 мая прибыли ко мнѣ два офицера со взводомъ казаковъ той же сотни. Одинъ офицеръ — хорунжій Калмыковъ, служившій въ полку уже годъ или два, представлялъ изъ себя типъ ноющаго, всѣмъ недовольнаго казачьяго офицера, въ родѣ Мунгалова, но, если его сотенный командиръ всетаки иногда подавалъ надежду проявлять какую нибудь энергію, хотя бы подъ страхомъ начальства или противника, то этотъ юноша былъ совершенно безнадеженъ. Онъ интересовался только ѣдой, водкой (замѣняя ее ханшиномъ — китайской сивухой, выгоняемой изъ гаоляна) и сномъ; да къ тому же страдалъ половой болѣзнью. Онъ пѣлъ въ унисонъ съ своимъ командиромъ, поносилъ того, кого ругалъ послѣдній, экономно кормилъ, будучи въ отдѣлѣ, лошадей и людей, конечно берегъ коней, т. е. не ходилъ иначе, какъ шагомъ. Командиръ сотни считалъ его идеаломъ младшаго офицера. Другой прибывшій офицеръ — хорунжій Ефимьевъ былъ типомъ особаго рода. Престарѣлый полицейскій — приставъ города Брянска, пріѣхавшій на войну добровольцемъ. Служилъ въ Турецкую кампанію 1877 года въ какомъ то кавалерійскомъ полку нижнимъ чиномъ, былъ затѣмъ нѣсколько мѣсяцевъ офицеромъ и съ тѣхъ поръ въ отставкѣ, помѣщикомъ, актеромъ и наконецъ полицейскимъ; имѣлъ многочисленную семью и между прочимъ двухъ сыновей офицеровъ, служившихъ въ Петербургѣ. Когда этотъ пятидесятилѣтній папаша, обладавшій генеральскимъ брюшкомъ, сползъ съ своего уже набитаго имъ
