Страница:Воспоминания И. В. Бабушкина (1925).pdf/139

в это время был мастером). Понятно, что человек должен был сильно обиж аться на такого рода отношения к себе и очень часто горько жаловался на такие обиды. Сколько мог, я старался втолковать своим знакомым несправедливость их обвинений, все же устранить их совершенно я не мог. Я продолжал находиться в хорош их отношениях с этим ста­ричком и, однажды, попросил поместить у него в мастерской одного знакомого мастерового. Он удовлетворил мою просьбу, но видимо впоследствии, сильно каялся в своем поступке. Дело в том, что вновь поступивший товарищ был страшно самолюбивым человеком и считался только с моими замечаниями, других же он игнорировал и, вообще, держал себя довольно несимпатично. Обо всем этом мне сообщали, и при встречах я ставил ему это на вид. В конце концов, у него произошла стычка со старичком, как с мастером данной мастерской. В пылу ругани мастеру пришлось вынести массу оскорблений и он, не найдя ничего лучшего, приказал вывести за ворота товарища, а потом назначил ему через две недели расчет. По этому поводу я принужден был с’ездить к старичку и дружески убедить его отказаться от своего намерения. Я настаивал, чтобы он не рассчитывал товарища, он же настаивал на своем решении. Хорош о помню, как этот старый семейный человек заплакал передо мной, очень молодым, в сравнении с ним, человеком. Он старался доказать мне, что не может оставить товарища продолжать работать, и в то же время сам чувствовал невозможность употреблять такие способы по отношению к рабочим. Вся эта история была наглядным доказательством того, что служить двум господам невозможно, в чем он вскоре и убедился. Он часто сообщал мне о секретных собраниях мастеров с директором, о вопросах, которые они обсуждали, и т. д. Словом, продолжал оставаться все тем же старичком, каким я его встретил. Но это была моя последняя встреча с ним. Он тогда же уплатил мне остаток суммы, собранной мной для кооперативной лавки. Уходя от него, я увидел, что по отношению ко мне, по отношению к делу, поскольку оно являлось общим, он оставался в течение двух лет совершенно честным человеком. Но я видел его слезы, видел его тревогу и многое другое. Извлекать из него пользу и в дальнейшем мог бы умелый и осторожный человек, потратив лишний час для беседы с ним. Время же было слишком горячее, и всякая свободная минута ценилась и, притом, нам нужны были люди посильнее этого старичка; люди, умеющие жертвовать всем и собою, и вот, попрощавшись дружески, я ушел от него, но изредка все-таки приходилось его тревожить. Вскоре последовавшее сокращение заработков заставило