Я вижу, что лучше какъ нибудь замять этотъ споръ и говорю ему:
— Разумѣется… коли такой случай представится… Мы тогда увидимъ. Но пока еще никакого случая не представилось и вы, Недъ, пожалуйста, поудержитесь. Вѣдь ужь коли вы хотите дѣйствовать, такъ дѣйствуйте хитростью, только хитростью и возможно что нибудь сдѣлать; а начнете вы выходить изъ себя, кричать, такъ вы все дѣло испортите. Обѣщайте, мнѣ, Недъ, что вы не будете выходить изъ себя!
— Обѣщаю, г. профессоръ, отвѣчалъ Недъ, но такимъ голосомъ, который не внушилъ мнѣ большаго довѣрія. — Обѣщаю. Ни единаго грубаго слова не скажу, не измѣню себѣ ни единымъ движеніемъ, ни единымъ взглядомъ. Что бы тамъ ни было, — пусть хоть ѣсть не даютъ — я ничего, — какъ словно воды въ ротъ наберу.
— Ну, хорошо, Недъ; я вѣрю вашему слову, полагаюсь на него, сказалъ я канадцу.
Затѣмъ разговоръ прекратился и каждый изъ насъ принялся размышлять въ одиночку.
Я, признаюсь, не обольщался надеждами, не смотря на увѣренность Неда Ленда. Я не допускалъ никакого такого „удобнаго случая“, который бы помогъ намъ овладѣть нашей тюрьмой. Судя по тому, какъ искусно управляли этой подводной машиной, должно было заключить, что на ней находился очень многочисленный экипажъ; значитъ, въ случаѣ борьбы, мы бы пропали, какъ мыши на подтопѣ. Къ тому же, чтобы вступить въ борьбу, надо было быть свободнымъ, а мы сидѣли на замкѣ. Какъ вырваться изъ этой стальной каюты? Она была герметически затворена.
Нѣтъ, коли только у капитана подводнаго судна имѣлась какая нибудь важная тайна, — что казалось мнѣ очень вѣроятнымъ — такъ онъ никогда не позволитъ намъ свободно расхаживать по своему судну!
По моему, вопросъ былъ въ томъ, швырнетъ ли онъ насъ въ воду, или современемъ высадитъ гдѣ нибудь на какой нибудь необитаемый клочекъ земли.
Ничего нельзя было сказать навѣрно и положеніе было незавидное.
