Каштанъ Немо, облитый кровью, неподвижно стоялъ около
маяка и глядѣлъ на воду, поглотившую одного изъ его товари¬
щей: крупныя слезы катились по его лицу.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАЯ.
ГОЛЬФЪ-СТРЕМЪ.
Никто изъ насъ никогда не забудетъ ужасной сцены 20 апрѣля. Я записалъ ее подъ впечатлѣніемъ глубочайшаго волне¬ нія, просмотрѣлъ самъ и прочелъ потомъ Конеейлю и канадцу; они нашли, что происшествіе хотя и передано фактически вѣр¬ но, но вполнѣ не можетъ выразить того, что происходило въ тотъ день. Подобную картину можетъ передать лишь перо на¬ шего знаменитаго поэта, автора „Тружениковъ моря“.
Я говорилъ, что капитанъ Немо, глядя на волны, плакалъ. Дѣйствительно горесть его быдц.. ужасна. При насъ онъ уже терялъ втораго своего спутника: 'какая страшная смерть пости¬ гла его друга! Раздавленный, изломанный, задушенный стран¬ ными щупадами спрута, изможженный въ его желѣзныхъ тискахъ, несчастный былъ лишенъ погребенія среди мирныхъ водъ корал¬ ловаго кладбища.
Что до меня касается, отчаянный призывъ на помощь на¬ дрывалъ мое сердцо. Несчастный французъ, позабывшій свой род¬ ной языкъ, заговорилъ на немъ моля о спасеніи!
Н такъ, ереди этихъ людей, тѣломъ и душой преданныхъ капитану Немо, избѣгающихъ, подобно ему, всякаго соприкосно¬ венія съ человѣчествомъ, находился одинъ изъ моихъ соотечест¬ венниковъ! Не единственный ли то былъ представитель Франціи среди этой таинственной ассоціаціи, очевидно состоявшей изъ различныхъ національностей1?
Этотъ нерѣшенный вопросъ безпрестанно вертѣлся у меня въ головѣ!
Капитанъ Немо ушелъ къ себѣ и нѣсколько времени мы его не видали. По „Наутилусу8, душой котораго онъ былъ и кото¬ рый отражалъ на себѣ расположеніе духа капитана, я могъ судить до какой степени были сильны его горесть и отчаяніе! Судно,
