Въ пять часовъ вечера мы съ Консейлемъ были свидѣтелями очень любопытнаго явленія.
Существуетъ одно прелестное твореніе, чью встрѣчу древніе считали за счастливое предзнаменованіе. Аристотель, Плиній, Афеней и Оппіенъ изучали этого моллюска и по поводу его истощили большой запасъ поэтическихъ вымысловъ. Они называли его Nautilus и Pompylius. Но новѣйшая наука не подтвердила этого названія, а перекрестила его въ „корабельнаго ботика“ или „вѣтрильника“, и теперь онъ извѣстенъ подъ этимъ именемъ.
Кто спросилъ бы Консейля на счетъ молюсковъ, тотъ узналъ бы тотчасъ же, что моллюски ихъ раздѣляются на пять классовъ, что первый разрядъ заключаетъ въ себѣ главоногихъ (cephalopoda); что эти моллюски бываютъ и голые, и черепкокожные, и раздѣляются на два семейства, на двужаберныхъ и на спрутовыхъ; что семейство двужаберныхъ заключаетъ въ себѣ три рода: вѣтрильника, чернильницу и каракатицу, а семейство спрутовыхъ имѣетъ только одинъ родъ: корабликовъ.
Тому, кто послѣ подобнаго объясненія смѣшалъ бы вѣтрильника, снабженнаго присосками, съ корабликомъ, снабженнымъ щупальцами, нельзя было найдти оправданія.
Да простятъ мнѣ это отступленіе, впрочемъ необходимое.
И такъ мы сидѣли и глядѣли на море, когда вдругъ появился цѣлый отрядъ вѣтрильниковъ.
Это были такъ называемые бугорчатые вѣтрильники, свойственные индійскимъ морямъ.
Эти граціозные молюски двигались посредствомъ своей двигательной трубочки, выкидывая этой трубочкой воду, которую въ себя вбирали. Изъ ихъ восьми щупальцевъ шесть, которыя подлиннѣе и потоньше, плыли по водѣ, а два остальныя надувались, какъ легкіе паруса. Я отлично могъ разсмотрѣть ихъ винтообразную раковинку, которую Кювье сравниваетъ съ изящною лодочкой. Эта лодочка переноситъ своего строителя безъ всякой съ его стороны заботы.
— Вѣтрильникъ могъ бы покинуть свою раковинку, сказалъ я Консейлю, а вѣдь никогда не покидаетъ!
— Онъ какъ капитанъ Немо, съ позволенія ихъ чести: такой же самый нравъ имѣетъ. И по моему капитану слѣдовало бы назвать свое судно „Вѣтрильникомъ“.
