— Консейль! повторилъ я.
А самъ, между тѣмъ, лихорадочной рукой принялся за сборы въ плаваніе.
Я, конечно, былъ совершенно увѣренъ въ преданности Консейля. Я обыкновенно даже и не спрашивалъ его, желаетъ ли онъ отправиться въ такое-то или другое странствіе. Но теперь дѣло шло объ экспедиціи, которая могла затянуться на богъ-вѣсть какое долгое время, о предпріятіи очень ненадежномъ, отважномъ, о преслѣдованіи чудовища, которое, пожалуй, пуститъ корабль ко дну, какъ орѣховую скорлупку. Тутъ было надъ чѣмъ призадуматься даже и самому хладнокровному и невозмутимому человѣку на свѣтѣ!
Что-то скажетъ Консейль?
Я крикнулъ въ третій разъ:
— Консейль!
Консейль явился.
— Ихъ честь изволила звать меня? сказалъ онъ, входя въ комнату.
— Да, я звалъ… Собирай меня въ путь, дружище, собирайся самъ. Мы отплываемъ черезъ два часа.
— Какъ будетъ угодно ихъ чести, отвѣчалъ спокойно Консейль.
— Нельзя терять ни минуты. Укладывай въ чемоданъ всѣ мои дорожныя принадлежности, платье, рубашки, носки, бери всего побольше, — какъ можно побольше, — не считай, да поскорѣе, поскорѣе!
— А коллекціи ихъ чести?
— Мы займемся ими послѣ.
— Какъ же это? архіотеріумы, и ракотеріумы, ореодоны…
— Они останутся здѣсь, въ гостинницѣ.
— А живая индійская свинка ихъ чести?
— Ее будутъ кормить, пока мы въ отлучкѣ. Да притомъ я распоряжусь, чтобы весь нашъ звѣринецъ переслали во Францію.
— Такъ мы не въ Парижъ ѣдемъ? спросилъ Консейль.
— О, разумѣется… отвѣчалъ я уклончиво: — разумѣется…. только намъ придется сдѣлать крюкъ…. крюкъ….
— Какой будетъ угодно ихъ чести.
— О, это крюкъ пустячный! Мы только нѣсколько обогнемъ….
