Перейдя довольно густой лугъ, мы пришли къ опушкѣ маленькаго лѣска, который оживлялся пѣніемъ и порханіемъ множества птицъ.
— Это еще только птицы! сказалъ Консейль.
— И есть кое какія съѣдобныя! отвѣчалъ багрильщикъ.
— Гдѣ жъ это съѣдобныя то, другъ Недъ? возразилъ Консейль: я вижу только простыхъ попугаевъ!
— Другъ, Консейль, отвѣчалъ важно Недъ: попугай — это фазанъ для того, кому нечего ѣсть!
— А я прибавлю, сказалъ я: что если попугая хорошо изготовить, такъ его съ удовольствіемъ будетъ кушать самый отъявленный лакомка.
Подъ густой листвой порхалъ съ вѣтки на вѣтку цѣлый попугайный міръ.
— Стоитъ поучить и заговорятъ по человѣчески! замѣтилъ глубокомысленный Консейль. Попугай — очень переимчивая птица!
— Экой гамъ поднимаютъ! сказалъ Недъ Лендъ.
Гамъ былъ, дѣйствительно, страшный. Самцы и самки всевозможныхъ цвѣтовъ усердно, по выраженію Неда Ленда, „драли горло“; кричали и важные какаду, которые, казалось, размышляли о какой то философской задачѣ; и красноблестящія лорисы, мелькавшія, какъ куски яркой матеріи, заносимые вѣтромъ въ среду шумныхъ калаосовъ, лазуревыхъ папуасовъ и другихъ, хотя мало съѣдобныхъ, но удивительно красивыхъ попугаевъ.
Но въ этомъ собраніи недоставало птицъ, собственно принадлежащихъ этой мѣстности и которыя никогда не переходятъ границу острововъ Арру и Папуазіи.
— Отчего же это ихъ нѣтъ? думалъ я.
Но судьба сберегла это удовольствіе на послѣ.
Перейдя довольно рѣдкій лѣсокъ, мы нашли равнину, заросшую густымъ кустарникомъ; изъ этого кустарника поднялись великолѣпныя птицы, которыя по расположенію длинныхъ перьевъ должны летать противъ вѣтра. Ихъ волнистый полетъ, отливъ ихъ перьевъ, были восхитительны.
Я безъ труда ихъ узналъ.
— Райскія птицы! вскрикнулъ я.
— Отдѣлъ воробьиныхъ, сказалъ Консейль.
