чѣмъ прежде, искалъ уединенія въ душной каютѣ, чтобъ, лежа въ койкѣ и посматривая на иллюминаторъ, омываемый сѣдою волной, отдаваться невольно тоскливымъ думамъ и воспоминаніямъ о томъ, какъ хорошо теперь въ теплой, уютной комнатѣ среди родныхъ и друзей.
Особенно скучалъ Невзоровъ. Мрачный и грустный, онъ цѣлыми днями молчалъ или писалъ длиннѣйшія письма женѣ, или перечитывалъ ея письма. Словно школьникъ, онъ отмѣчалъ дни, остающіеся до предположеннаго имъ возвращенія въ Кронштадтъ, Грустно мурлыкалъ себѣ подъ носъ какія-то пѣсенки и старшій механикъ Игнатій Николаевичъ, особенно скучавшій на переходахъ подъ парусами, когда ему нечего было дѣлать, и онъ просиживалъ въ каютъ-компаніи, не зная, какъ избыть время. Тосковалъ и артиллеристъ Захаръ Петровичъ и отъскуки, вѣроятно, допекалъ артиллерійскаго унтеръ-офицера, хотя ужъ опасался бить его по лицу и только въ безсильномъ гнѣвѣ сжималъ свои волосатые кулаки и сыпалъ ругательствами; остальное время онъ или ѣлъ, или спалъ, или игралъ въ шашки съ Первушинымъ. Невеселъ былъ и Андрей Николаевичъ, хотя, вѣчно занятый чистотой и порядкомъ, онъ менѣе другихъ испытывалъ скуку. Не особенно веселы были и другіе, и даже жизнерадостный и всегда веселый Лопатинъ и тотъ подчасъ бывалъ серіозенъ и молчаливъ и шутя просилъ доктора Ѳедора Васильевича дать ему пилюль отъ скуки.
Несмотря на недавнее производство въ мичмана и назначеніе начальникомъ пятой вахты, случалось, тосковалъ и Ашанинъ, и нерѣдко среди чтенія, которымъ онъ короталъ дни плаванія, мысленнымъ его взорамъ представлялась маленькая квартира въ Офицерской со всѣми ея обитателями... И онъ подолгу отдавался этимъ воспоминаніямъ, откладывая въ сторону книгу, и грезилъ о счастьѣ свиданія.
Одинъ капитанъ, казалось, былъ все тотъ же покойный.
