пряженное выраженіе нетерпѣнія и вмѣстѣ съ тѣмъ страданія, что, казалось, онъ тутъ же на мостикѣ растянется отъ отчаянія, если «Витязь» опоздаетъ. И онъ командуетъ громко, отрывисто и властно.
Володя взглянулъ на мачты «Витязя». Реи уже обрасоплены, марсели надулись, фокъ и гротъ посажены, и уже взлетаютъ брамсели... Онъ отвернулся и съ замираніемъ сердца посмотрѣлъ на «Коршунъ», думая почему-то, что на «Коршунѣ» еще нѣтъ брамселей. Но вдругъ лицо Володи свѣтлѣетъ, и сердце радостно бьется въ груди: и на «Коршунѣ» уже стоятъ брамсели, и онъ, разрѣзая носомъ воду, плавно несется за Витяземъ».
Оба корвета снялись съ дрейфа одновременно.
Ашанинъ взглянулъ на адмирала. Тотъ видимо доволенъ, и глаза его, недавно страшные, выпученные глаза, не мечутъ молній, они смотрятъ весело и добродушно, И Володя слышитъ, какъ адмиралъ говоритъ капитану самымъ привѣтливымъ тономъ:
— Славно мы снялись съ дрейфа, Степанъ Степанычъ... Отлично... Прикажите выдать отъ меня командѣ по чаркѣ водки...
Володя видитъ вслѣдъ затѣмъ, какъ проясняются лица и у капитана и у старшаго офицера, какъ на всемъ корветѣ исчезаетъ атмосфера тишины и страха, и всѣ стали словно бы удовлетворенными и спокойными только потому, что «Витязь» не отсталъ отъ «Коршуна» и не осрамился.
«Какая странная эта морская жизнь! Какъ она объединяетъ людей и сколько разнообразныхъ ощущеній даетъ!» подумалъ Ашанинъ.
Когда просвистали подвахтенныхъ внизъ, онъ спустился въ гардемаринскую каюту вмѣстѣ съ Касаткинымъ, который весело говорилъ:
— Адмиралъ заштилѣлъ. Ты, Ашанинъ, отлично позавтракаешь. Ѣшь въ волю, онъ не скупой и любитъ
