— Такъ я васъ ловлю на словѣ, Степанъ Ильичъ... Если я буду назначенъ въ плаваніе, вы не откажетесь плавать со мной?
— Съ большимъ удовольствіемъ... А вы развѣ опять пойдете въ плаваніе послѣ того, какъ вернемся?..
— Я не прочь, если назначатъ. Но только не на три тода... Это долго; я, признаться, соскучился по Россіи... Тамъ у меня старуха-матушка. Я у нея единственный сынъ, и она очень тоскуетъ! тихо и застѣнчиво прибавилъ капитанъ, словно бы конфузясь, что заговорилъ объ интимныхъ дѣлахъ.
Степанъ Ильичъ понялъ это и благодарно оцѣнилъ откровенность капитана, и съ тонкою деликатностью, какъ будто не обратилъ вниманія на эти слова, громко проговорилъ, съ ласковою улыбкой подмигивая на Ашанина:
— А вотъ нашъ будущій мичманъ такъ не желаетъ въ Россію и собирается просить адмирала, чтобы онъ его оставилъ еще на три года въ плаваніи.
— Это правда, Ашанинъ? Вы не хотите въ Россію? спрашивалъ смѣясь капитанъ.
— Степанъ Ильичъ шутитъ, Василій Ѳедорычъ. Я очень и очень хочу въ Россію! возбужденно воскликнулъ Ашанинъ и въ то же мгновеніе вспомнилъ всѣхъ своихъ близкихъ въ Петербургѣ и взволнованно прибавилъ: — Вѣдь я уже два года не видалъ своихъ!
Въ тотъ же вечеръ онъ написалъ матери письмо и между прочимъ сообщалъ, что, вѣрно, черезъ пол года «Коршунъ» пойдетъ въ Россію и онъ, Володя, уже будетъ мичманомъ.
Порадовалъ онъ и Ворсуньку извѣстіемъ, что скоро корветъ вернется въ Россію.
— Дай-то Богъ, ваше благородіе.
— А ты очень соскучился?
— А то какъ же?.. Подчасъ и вовсе жутко бываетъ.
