— И ногъ не промачивай.
— И ногъ не промочу. Непромокаемые сапоги есть.
— И вообще береги себя, голубчикъ. Не растрать здоровья....
И, воспользовавшись тѣмъ, что они одни, она порывисто и страстно прижала къ себѣ голову сына и нѣсколько секундъ безмолвно держала у своей груди, напрасно стараясь удержать обильно текущія слезы.
— Смотри же, пиши чаще... и длинныя письма... И какъ же будетъ скучно безъ тебя, мой славный! говорила Марья Петровна.
— И мнѣ пиши, Володя, просила сестра.
— И мнѣ! говорилъ братъ.
— Буду, буду всѣмъ писать.
Всѣ по очереди посидѣли въ Володиной каютѣ, потрогали его постель, заглянули въ шифоньерку, открывали умывальникъ, смотрѣли въ открытый иллюминаторъ и наконецъ ушли посмотрѣть на гардемаринскую каюту, гдѣ Володѣ придется пить чай, завтракать и обѣдать.
Маленькая каютка была полна провожающихъ. Володя тотчасъ же представилъ всѣхъ бывшихъ въ каютѣ гардемариновъ и кондукторовъ своимъ. Ашанины посидѣли тамъ нѣсколько минутъ и пошли въ каютъ-компанію.
По дорогѣ, у буфетной, стоялъ Ворсунька.
— Вотъ, мама, мой вѣстовой...
Мать ласково взглянула своими чудными большими и кроткими глазами на молодого бѣлобрысаго вѣстового и сказала:
— Ужъ вы, пожалуйста, хорошенько ходите за сыномъ... Вещи его берегите, а то онъ у меня растеряха.
— Все будетъ сохранно у барина... Не сумлѣвайтесь, сударыня, ваше превосходительство! отвѣчалъ Ворсунька, титулуя такъ Марью Петровну въ виду того, что около нея шелъ адмиралъ.
— Какой онъ симпатичный! шепнула Маруся.
