такія чувства во время скитальческой жизни моряка, у котораго всѣ встрѣчи такъ мимолетны и обнимаютъ чуть ли не всѣ страны свѣта.
Между тѣмъ разговоры въ капитанской каютѣ становились шумнѣе, и не только король и его дядя, но даже и мистеръ Вейль не прочь быль оставить Гонолулу и постъ перваго министра и поступить на «Коршунъ», хотя быпомощникомъ милѣйшаго мистера Кенеди, ирландца, учителя англійскаго языка, который, въ свою очередь, кажется съ большимъ удовольствіемъ промѣнялъ бы свои занятія и свое небольшое жалованье на обязанности и пять тысячъ долларовъ содержанія перваго министра гавайскаго короля. Оба они — и Вейль, и Кенеди— уже мѣнялись по этому поводу мыслями, потягивая рюмку за рюмкой душистый мараскинъ.
Капитанъ, любезно подходившій къ гостямъ и тщетно старавшійся отвлечь ихъ разговоромъ отъ ликеровъ, рѣшилъ, что пора принять болѣе рѣшительныя мѣры, и приказалъ вѣстовому незамѣтно убрать бутылки со стола и взамѣнъ ихъ принести сельтерскую и содовую воды. И это распоряженіе было сдѣлано какъ разъ во-время, по крайней мѣрѣ для того, чтобы въ лицѣ его величества Камеамеа 4 не была скомпроментирована королевская власть. Содовая вода значительно помогла ея престижу и вмѣстѣ съ тѣмъ напомнила и мистеру Вейлю, что пора королю во дворецъ и ему самому въ свой хорошенькій домикъ неподалеку отъ дворца.
Темная чудная ночь помѣшала видѣть не совсѣмъ твердые шаги гостей, да и капитанъ предусмотрительно не приказалъ устраивать торжественныхъ проводовъ и, кажется, былъ очень доволенъ, когда гости послѣ многократныхъ пожатій его руки наконецъ уѣхали на катерѣ, на рулѣ котораго сидѣлъ Володя. Онъ все время почти долженъ былъ отвѣчать на разные вопросы королевы, тогда какъ остальные пассажиры сладко дремали и проснулись только
