Ворсунька, съ полнымъ сочувствіемъ слѣдившій за Володей и, пожалуй, возмущенный не менѣе, если не болѣе его самого за то, что ревизоръ не подождалъ Ашанина, въ свою очередь мысленно награждалъ весьма нелестными эпитетами этого «рыжаго копчика», какъ звали втихомолку матросы лейтенанта Первушина. Прозвище это не лишено было мѣткости, которою вообще отличаются прозвища матросовъ, даваемый офицерамъ. Дѣйствительно, лицо рыжеволосаго, маленькаго лейтенанта, съ загнутымъ носомъ и круглыми злыми глазами, напоминало птицу ястребиной породы.
— Ваше благородіе, шлюпку, если угодно, можно сейчасъ спроворить, сказалъ Ворсунька.
— Какую шлюпку?
— А вольную... Здѣсь ихъмного близъ конверта шныритъ, шлюпокъ-то... Дозвольте вскричать.
— Не надо, Ворсунька. Я на двойкѣ поѣду. Старшій офицеръ гдѣ?
— Въ каютъ-компаніи... Чай кушаютъ... А деньги съ собой изволили взять?
— Нѣтъ... достань-ка изъ шифоньерки.
— Сколько прикажете?
— Долларовъ десять.
— А то пять развѣ? Пожалуй хватитъ вамъ?
Самъ необыкновенно бережливый, почти скупой, копящій деньги и рѣдко съѣзжавшій на берегъ, чтобъ не потратиться на себя, Ворсунька не менѣе ревниво оберегалъ и интересы молодого барина.
— Нѣтъ, достань десять! улыбнулся уже начинавшій «отходить» Володя и спросилъ:— А ты и здѣсь не съѣдешь на берегъ?
— Съѣзжу, ваше благородіе, коли команду отпустятъ. Во Францискахъ только разъ съѣзжалъ. Любопытно погулять... Ну и бабѣ своей, что купить, прибавилъ Ворсунька.
— Ужъ ты и безъ того много накупилъ!
