4.
Ахъ, какъ незамѣтно-быстро пронеслись послѣдніе дни!
Съ утра этого хмураго и холоднаго октябрьскаго дня, когда Володѣ надо было перебираться на корветъ, Марья Петровна, то и дѣло вытирая набѣгавшія слезы, укладывала Володины вещи въ сундукъ. Благодаря дядѣ и матери, Володю снарядили отлично. Сундукъ вскорѣ наполнился платьемъ—и форменнымъ, будущаго гардемарина, и штатскимъ, для съѣзда на берегъ за границей, —бѣльемъ, обувью и разными вещами и вещицами, въ числѣ которыхъ были и подарки Маруси, Кости и няни. Всѣ несли свою лепту, всѣмъ хотѣлось чѣмъ-нибудь да одарить милаго путешественника моряка. Ни одна мелочь не была забыта, все аккуратно уложено заботливою материнскою рукой.
Тронутый, взволнованный и благодарный, Володя часто входилъ въ уютную маленькую спальную, гдѣ заливалась канарейка, и цѣловалъ то руку матери, то ея щеку, то плечо, улыбался и благодарилъ, обѣщался часто писать и уходилъ поговорить съ сестрой и съ братомъ, чтобы они берегли маму.
— А вотъ, Володя, тутъ варенье, говорила Марья Петровна, показывая на большой, забитый гвоздями, ящикъ, въ которомъ былъ почти весь запасъ, заготовленный на зиму. —Полакомишься... За границей такого нѣтъ.
— Ахъ, мама, мама! восклицалъ Володя и снова цѣловалъ мать.
Къ четыремъ часамъ пришелъ маленькій адмиралъ и рѣзкимъ движеніемъ сунулъ Володѣ туго набитый вязаный, кошелекъ, въ которомъ блестѣли новенькіе червонцы.
— Тутъ ихъ сто. Сразу, смотри, не транжирь... До производства вѣдь еще долго... Да кошелекъ береги... Онъ у меня еще съ перваго моего дальняго вояжа... Одна дама вязала...
