проводниковъ, и поводъ къ этому представлялся на каждомъ шагу. Остановка, чтобъ полюбоваться видомъ—и португалецъ протягиваетъ руку съ просьбой на водку; вопросъ какой-нибудь— та же исторія; захочетъ слѣзть съ лошади и пройти пѣшкомъ— опять просьба. А въ случаѣ отказа—цѣлое представленіе: проводникъ и плачетъ, и ругается, и смѣется, и въ грудь себя бьетъ, и хохочетъ...
На улицахъ Фунчаля пусто. Ни души. Жара невыносимая, и, разумѣется, никто не показываетъ носа изъ домовъ, наглухо закрытыхъ ставнями.
Но зато вечеромъ, передъ закатомъ солнца, все ожило въ этомъ пріютѣ больныхъ иностранпевъ, преимущественно англичанъ.
Несмотря на жару, часть съѣхавшихъ на берегъ моряковъ, соблазненная проводниками, отправилась въ горы. Ашанинъ и нѣсколько другихъ рѣшили совершить эту прогулку въ окрестности завтрашнимъ раннимъ утромъ до восхода солнца, а пока сдѣлали визитъ консулу и заглянули въ фунчальскіе магазины.
Передъ закатомъ солнца вымершія днемъ улицы оживились. Главное мѣсто прогулки—большая, широкая аллея пальмъ и тамариндовъ сейчасъ за городомъ—наполнилась разодѣтою элегантною публикой, среди которой были преимущественно иностранцы и главнымъ образомъ англичане. Тутъ были и больные, и здоровые, и въ носилкахъ, и верхами, и пѣшкомъ.
Къ семи часамъ гуляющіе спѣшили домой. Это часъ обѣда, и груднымъ больнымъ нельзя оставаться на улицахъ. Солнце уже закатилось, и пріятная свѣжесть разливалась въ воздухѣ.
А наши моряки, пообѣдавшіе раньше, вернулись въ городъ и продолжали бродить по улицамъ. Небольшая площадь, обсаженная роскошными деревьями, подъ которыми были скамейки, представляла соблазнительное мѣсто отдыха. Кстати, можно было и полакомиться фруктами, такъ какъ
