Вѣтеръ все свѣжѣлъ, и барометръ падалъ.
Капитанъ, не спавшій двѣ ночи и отдыхавшій днемъ урывками, готовился, кажется, не спать и третью ночь. Серіозный, съ истомленнымъ лицомъ, онъ зорко всматривался вокругъ и приказалъ старшему офицеру осмотрѣть, хорошо ли закрѣплены орудія и все ли крѣпко закрѣплено.
— Къ ночи, вѣрно, насъ потреплетъ! прибавилъ онъ.
И старшій штурманъ Степанъ Ильичъ былъ, кажется, того же мнѣнія и, спустившись въ каютъ-компанію, приказалъ вѣстовымъ, чтобы ночью былъ чай. Во время штормовъ Степанъ Ильичъ любилъ сбѣжать внизъ и выпить, какъ онъ выражался, «стакашку» съ нѣкоторымъ количествомъ рома.
— Что, Степанъ Ильичъ, спрашивали пожилого штурмана въ каютъ-компаніи, — развѣ того... въ ночную?
— Видно, придется.
— Трепанетъ, что ли?
— Нѣмецкое море ужъ такое, можно сказать, свинское... часто треплетъ, а главное —качка въ немъ преподлѣйшая... Приготовьтесь, господа. Здѣсь самыхъ выносливыхъ къ качкѣ укачивиетъ.
— Пока ничего себѣ... валяетъ, да не очень.
— Да теперь и качки-то почти никакой нѣтъ. Какая это качка! говорилъ штурманъ, хотя корветъ изрядно таки покачивало, дергая во всѣ стороны. — Вотъ къ ночи что Богъ дастъ. Тогда узнаете качку Нѣмецкаго моря.
Володя, только что смѣнившійся съ вахты, пилъ чай въ гардемаринской каютѣ. У многихъ молодыхъ людей, первый разъ испытывавшихъ такую неспокойную качку, уже блѣднѣли лица, и многіе уже улеглись въ койки. И Ашанинъ, не чувствовавшій морской болѣзни, стоя наверху, на воздухѣ, теперь ошущалъ каку-то непріятную тяжесть въ головѣ и подсасываніе подъ ложечкой. Однако онъ храбрился и выпилъ стаканъ чая, хотя онъ ему вдругъ и показался противенъ, и скоро ушелъ къ себѣ въ каюту
