Протестъ вождей возставшей Герцеговины заключалъ также воззваніе къ Сербамъ княжества, не лишенное укоризнъ въ мягкой такъ сказать формѣ.
«Почему», говорили они, «наши внутренніе раздоры между членами одной и тойже семьи до сихъ поръ не прекратились? Почему необходимо, чтобы эти несогласія продолжали существовать? Отрицать ихъ,—было-бы опасно, наша сестра Сербія еще не расположена стать на нашу сторону».
«Для насъ тяжело въ этомъ сознаться, но мы должны засвидѣтельствовать эту горькую истину; еслибъ сербскій тронъ былъ теперь занятъ однимъ изъ потомковъ Карагеоргіевича или прямымъ наслѣдникомъ Милоша, наши крики отчаянія были-бы услышаны, а наши мученики—отомщены. Высокій умъ князя Милоша, еслибъ этотъ князь былъ живъ, не сталъ бы въ такую критическую минуту исчислять глубину моря, высоту небесъ; не сталъ бы оглядываться кругомъ, на право и на лѣво, но двинулся бы кратчайшимъ путемъ въ Боснію и Герцеговину».
«Мы будемъ говорить просто, безъ краснобайства, пользуясь нашими національными выраженіями, въ отвѣтъ на многія сообщенія и заявленія, какъ нашихъ друзей такъ и нашихъ враговъ».
«Но увы! князь Милошъ умеръ!»
Народъ въ Сербіи съ самаго начала движенія въ Герцеговинѣ волновался; преданія объ изгнаніи турокъ изъ княжества были еще живы; къ нимъ присоединились надежды объ освобожденіи всѣхъ сербовъ—а Герцеговинцы, Босняки, жители старой Сербіи—также Сербы, что и жители княжества—и возстановленіе сербскаго царства славной памяти Душана. Мечты эти особенно горячо воспламеняли образованную молодежь и не чужды были государственнымъ людямъ княжества.
Правительство осенью 1875 года приступило было къ вооруженіямъ, но подъ давленіемъ западной дипломатіи и по совѣту Россіи, пріостановило ихъ. Обращеніе Герцеговинцевъ къ сербскому народу дало новую пищу этимъ мечтамъ и усилило волненіе. Партія войны въ Бѣлградѣ снова выдвинулась впередъ и Мариновичъ долженъ былъ настоять передъ княземъ Миланомъ на мобилизаціи части милиціи. Въ виду того, что и турки стягивали свои войска къ границамъ княжества, дипломатическіе представители Россіи, Австріи и Англіи сдѣлали внушеніе князю Милану; князь простодушно и откровенно сознался предъ ними, что при всемъ желаніи сохранить миръ, онъ внѣ всякихъ обѣщаній, такъ какъ не можетъ возстановить порядка въ своемъ министерствѣ, котораго дѣйствія были направлены противно.
Князю Милану приходилось трепетать за свой престолъ, такъ какъ Кара Георгіевичъ, пользуясь послушностью Милана западной дипломатіи, прилагалъ всѣ старанія, чтобы возбудить къ себѣ расположеніе Сербовъ, возбуждая ихъ къ войнѣ съ Турціей, и обѣщая стать во главѣ ихъ. Народное возбужденіе росло. Тогда былъ изданъ приказъ всѣмъ Сербамъ, числящимся въ милиціи, поспѣшить окончаніемъ полевыхъ трудовъ въ теченіи марта мѣсяца и приготовиться къ выступленію въ походъ.
Протест вождей восставшей Герцеговины заключал также воззвание к Сербам княжества, не лишенное укоризн в мягкой так сказать форме.
«Почему», говорили они, «наши внутренние раздоры между членами одной и той же семьи до сих пор не прекратились? Почему необходимо, чтобы эти несогласия продолжали существовать? Отрицать их, — было бы опасно, наша сестра Сербия еще не расположена стать на нашу сторону».
«Для нас тяжело в этом сознаться, но мы должны засвидетельствовать эту горькую истину; если б сербский трон был теперь занят одним из потомков Карагеоргиевича или прямым наследником Милоша, наши крики отчаяния были бы услышаны, а наши мученики — отомщены. Высокий ум князя Милоша, если б этот князь был жив, не стал бы в такую критическую минуту исчислять глубину моря, высоту небес; не стал бы оглядываться кругом, направо и налево, но двинулся бы кратчайшим путем в Боснию и Герцеговину».
«Мы будем говорить просто, без краснобайства, пользуясь нашими национальными выражениями, в ответ на многие сообщения и заявления, как наших друзей так и наших врагов».
«Но увы! князь Милош умер!»
Народ в Сербии с самого начала движения в Герцеговине волновался; предания об изгнании турок из княжества были еще живы; к ним присоединились надежды об освобождении всех сербов — а Герцеговинцы, Босняки, жители старой Сербии — так же Сербы, что и жители княжества — и восстановление сербского царства славной памяти Душана. Мечты эти особенно горячо воспламеняли образованную молодежь и не чужды были государственным людям княжества.
Правительство осенью 1875 года приступило было к вооружениям, но под давлением западной дипломатии и по совету России, приостановило их. Обращение Герцеговинцев к сербскому народу дало новую пищу этим мечтам и усилило волнение. Партия войны в Белграде снова выдвинулась вперед и Маринович должен был настоять перед князем Миланом на мобилизации части милиции. Ввиду того, что и турки стягивали свои войска к границам княжества, дипломатические представители России, Австрии и Англии сделали внушение князю Милану; князь простодушно и откровенно сознался пред ними, что при всём желании сохранить мир, он вне всяких обещаний, так как не может восстановить порядка в своем министерстве, которого действия были направлены противно.
Князю Милану приходилось трепетать за свой престол, так как Кара Георгиевич, пользуясь послушностью Милана западной дипломатии, прилагал все старания, чтобы возбудить к себе расположение Сербов, возбуждая их к войне с Турцией, и обещая стать во главе их. Народное возбуждение росло. Тогда был издан приказ всем Сербам, числящимся в милиции, поспешить окончанием полевых трудов в течение марта месяца и приготовиться к выступлению в поход.
