леннаго множества горѣвшихъ свѣчъ и сотенъ хоругвей, въ дыму кадилъ, гремѣло изъ тысячъ грудей ― «отъ мора, войны, огня и наводненія спаси насъ Господи!»
Ничто не сравнится, по силѣ и неизгладимости, съ тѣми первоначальными впечатлѣніями юности; ихъ свѣтлые образы, согрѣтые всей полнотою чувства, западаютъ въ самую глубь души, собираются тамъ, какъ въ сокровищницѣ и хранятся на всю дальнѣйшую жизнь, становятся главнымъ запасомъ, чуть-ли не единственнымъ матеріаломъ, откуда въ воображеніи художника исходитъ та нить, изъ которой будетъ ткаться основа его представленій. Наростаніе такого запаса основныхъ впечатлѣній продолжается только до извѣстнаго возраста; впослѣдствіи впечатлительность притупляется и человѣкъ перестаетъ дополняться и обновляться, онъ уже только сопоставляетъ и сортируетъ то, что въ молодые годы прошло сквозь его сознание и улеглось въ памяти. Многому можно научиться въ позднѣйшемъ возрастѣ, можно не разъ даже измѣнить свои убѣжденія, утратить свою вѣру, разобрать ее какъ стѣну—камень за камнемъ, сдѣлаться совершеннымъ скептикомъ—и однакоже не быть увѣреннымъ въ себѣ, не быть обезпеченнымъ отъ насильственнаго возврата тѣхъ впечатлѣній, которыя казались уже пережитыми и забытыми. Въ силу закона объ ассоціаціи представленій, иногда пустое какое-нибудь и равнодушное съ виду обстоятельство, можетъ прикоснуться къ вещамъ минувшимъ, вызвать и обновить тотъ или другой образъ, а вмѣстѣ съ нимъ выступаетъ, какъ стертый текстъ на палимпсестѣ, и чувство, которое тотъ образъ когда-то проникало и оживляло. Бываетъ и такъ, что чувство это оказывается затѣмъ сильнѣе разума и тогда оправдывается, въ тысячу — первый разъ, басня Красицкаго о томъ мудрецѣ, что мѣрилъ сводъ небесъ, а подъ конецъ не только въ Бога увѣровалъ, но и въ привидѣнія.
Возвратимся отъ этихъ общихъ замѣчаній ― къ Кондратовичу. Въ немъ сѣмя религіозное пало на доброе
