теперь долженъ былъ знать, что отступленіе неизбѣжно, тѣмъ не менѣе съ нимъ снова дѣлается обычный актерскій припадокъ гнѣва; въ позднѣйшемъ рѣшеніи Кутузова можетъ онъ видѣть только личную интригу противъ себя, хотя старикъ дѣйствительно съ очень удрученнымъ сердцемъ уступилъ представленіямъ своихъ генераловъ[1]. Въ первомъ припадкѣ ярости онъ пишетъ императору Александру: „Государь! Въ то время какъ я отправлялъ мое донесеніе, адьютантъ князя Кутузова пріѣхалъ ко мнѣ съ письмомъ, въ которомъ онъ проситъ у меня полицейскихъ офицеровъ для провода арміи на Рязанскую дорогу. Онъ отзывается, что покидаетъ Москву съ сожалѣніемъ. Его рѣшеніемъ, Государь, опредѣляется жребій Москвы и вашей имперіи, которая содрогнется отъ бѣшенства, узнавъ, что отдаютъ городъ, вмѣстилище русскаго величія и праха вашихъ предковъ. Я послѣдую за арміею; я все выпроводилъ и мнѣ нечего больше дѣлать, какъ оплакивать участь моего отечества и вашу судьбу“[2]. Затѣмъ онъ тотчасъ принимается за работу и все, что онъ сдѣлалъ въ короткое, остававшееся у него время, кажется слѣдствіемъ фанатическаго опьяненія. Отдается имъ приказаніе полиціймейстеру Ивашкину удалить изъ города пожарные трубы. Эта мѣра даже французамъ казалась столь подозрительной, что не одинъ очевидецъ не пропускаетъ
- ↑ Богдановичъ, стр. 236.
- ↑ Этимъ письмомъ и слѣдующими устраняется всякое подозрѣніе въ соучастіи Александра въ пожарѣ Москвы, которое допускалось нѣкоторыми историками.
теперь должен был знать, что отступление неизбежно, тем не менее с ним снова делается обычный актерский припадок гнева; в позднейшем решении Кутузова может он видеть только личную интригу против себя, хотя старик действительно с очень удрученным сердцем уступил представлениям своих генералов[1]. В первом припадке ярости он пишет императору Александру: «Государь! В то время как я отправлял мое донесение, адъютант князя Кутузова приехал ко мне с письмом, в котором он просит у меня полицейских офицеров для провода армии на Рязанскую дорогу. Он отзывается, что покидает Москву с сожалением. Его решением, Государь, определяется жребий Москвы и вашей империи, которая содрогнется от бешенства, узнав, что отдают город, вместилище русского величия и праха ваших предков. Я последую за армиею; я все выпроводил и мне нечего больше делать, как оплакивать участь моего отечества и вашу судьбу»[2]. Затем он тотчас принимается за работу и все, что он сделал в короткое, остававшееся у него время, кажется следствием фанатического опьянения. Отдается им приказание полицеймейстеру Ивашкину удалить из города пожарные трубы. Эта мера даже французам казалась столь подозрительной, что не один очевидец не пропускает
