для сего прошу, если кто изъ нашихъ или изъ чужихъ станетъ его выхвалять и сулить и то и другое, то какой бы онъ ни былъ, за хохолъ, да на съѣзжую: тотъ, кто возьметъ, тому честь, слава и награда; а кого возьмутъ, съ тѣмъ я раздѣлаюсь, хоть пяти пядей будь во лбу“.
Афиша кончается молитвой за царя и отечество[1]. Подобнаго же содержанія и другія афиши, сообщающія народу о храбрыхъ дѣяніяхъ войска, какъ оно вездѣ побѣдоносно отбываетъ нападенія французовъ[2], но затѣмъ также предостерегающія жителей не нападать безъ повода на иностранцевъ[3].
Если такія сообщенія о побѣдахъ надъ врагомъ въ первое время производили то дѣйствіе, какое имѣлось въ виду, а именно держали народъ въ надеждѣ на победу, то, при послѣдовавшихъ успѣшныхъ дѣйствіяхъ врага, должна была для Ростопчина явиться новая забота, мысль о томъ, въ состояніи ли будутъ предводители войска и, наконецъ, вообще имѣютъ ли они въ виду всѣми мѣрами защищать древнюю столицу. Если это не входило въ ихъ планы, то его ответственность достигала высшей степени, и къ тому его патріотическое чувство возмущалось противъ сдачи города, который всѣ считали за сердце Россіи. Мы видимъ, поэтому, что онъ выражаетъ эти мысли въ своихъ письмахъ къ
- ↑ Александръ Смирдинъ. Стр. 167. Полный переводъ у Ценова. Стр. 19.
- ↑ Смирдинъ. Переводъ у Богдановича. Т. 2-й, стр. 242, соотвѣтств. 259 стр. русскаго изд.
- ↑ Тамъ же, стр. 214 (261).
для сего прошу, если кто из наших или из чужих станет его выхвалять и сулить и то и другое, то какой бы он ни был, за хохол да на съезжую: тот, кто возьмет, тому честь, слава и награда; а кого возьмут, с тем я разделаюсь, хоть пяти пядей будь во лбу».
Афиша кончается молитвой за царя и отечество[1]. Подобного же содержания и другие афиши, сообщающие народу о храбрых деяниях войска, как оно везде победоносно отбивает нападения французов[2], но затем также предостерегающие жителей не нападать без повода на иностранцев[3].
Если такие сообщения о победах над врагом в первое время производили то действие, какое имелось в виду, а именно держали народ в надежде на победу, то при последовавших успешных действиях врага должна была для Ростопчина явиться новая забота, мысль о том, в состоянии ли будут предводители войска и, наконец, вообще имеют ли они в виду всеми мерами защищать древнюю столицу. Если это не входило в их планы, то его ответственность достигала высшей степени, и к тому его патриотическое чувство возмущалось против сдачи города, который все считали за сердце России. Мы видим, поэтому, что он выражает эти мысли в своих письмах к
