того это ей казалось дикимъ. Она выбивалась изъ силъ, чтобы просвѣтить народъ, она засыпа́ла его милліонами экземпляровъ популярно-научныхъ книжекъ, учреждала для него библіотеки и читальни, издавала для него дешевые журналы,—и все безъ толку, потому что она не заботилась о томъ, чтобы приноровить весь этотъ матеріалъ къ его уже готовымъ понятіямъ и объясняла ему частные вопросы знанія безъ всякаго отношенія къ его центральнымъ убѣжденіямъ, которыхъ она не только не знала, но даже не предполагала ни въ немъ, ни вообще въ человѣкѣ. Всѣ, кто внимательно и съ любовью приглядывались къ нашему народу,—и между ними столь разнородные люди, какъ С. Рачинскій и Глѣбъ Успенскій,—согласно удостовѣряютъ, что народъ ищетъ знанія исключительно практическаго, и именно двухъ родовъ: низшаго, техническаго, включая грамоту, и высшаго, метафизическаго, уясняющаго смыслъ жизни и дающаго силу жить. Этого послѣдняго знанія мы совсѣмъ не давали народу,—мы не культивировали его и для насъ самихъ. Зато мы въ огромныхъ количествахъ старались перелить въ народъ наше знаніе, отвлеченное, лишенное нравственныхъ эл[еме]нтовъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ пропитанное опредѣленнымъ раціоналистическимъ духомъ. Этого знанія народъ не можетъ принять, потому что общій характеръ этого знанія встрѣчаетъ отпоръ въ его собственномъ исконномъ міропониманіи. Не удивительно, что всѣ труды интеллигенціи пропали даромъ. „Замѣнить литературными понятіями коренныя убѣжденія народа,—сказалъ Кирѣевскій,—такъ же легко, какъ отвлеченной мыслью перемѣнить кости развившагося организма“.
Великая мечта одушевляла славянофиловъ. Исходя изъ факта органической цѣльности народнаго бытія, они утверждали, что высшая образованность страны должна являться естественнымъ завершеніемъ народнаго быта, должна вырастать изъ него, какъ плодъ изъ сѣмени. Между смутнымъ чувствомъ народной массы и высшими проявленіями національнаго творчества въ искусствѣ и мышленіи должна существовать, говорили они, закономѣрная послѣдовательность, связывающая всю народную жизнь въ одно цѣлое: „несознанная мысль, выработанная исторіей, выстраданная жизнью, потемненная ея многосложными
того это ей казалось диким. Она выбивалась из сил, чтобы просветить народ, она засыпа́ла его миллионами экземпляров популярно-научных книжек, учреждала для него библиотеки и читальни, издавала для него дешёвые журналы, — и всё без толку, потому что она не заботилась о том, чтобы приноровить весь этот материал к его уже готовым понятиям и объясняла ему частные вопросы знания без всякого отношения к его центральным убеждениям, которых она не только не знала, но даже не предполагала ни в нём, ни вообще в человеке. Все, кто внимательно и с любовью приглядывались к нашему народу, — и между ними столь разнородные люди, как С. Рачинский и Глеб Успенский, — согласно удостоверяют, что народ ищет знания исключительно практического, и именно двух родов: низшего, технического, включая грамоту, и высшего, метафизического, уясняющего смысл жизни и дающего силу жить. Этого последнего знания мы совсем не давали народу, — мы не культивировали его и для нас самих. Зато мы в огромных количествах старались перелить в народ наше знание, отвлечённое, лишённое нравственных эл[еме]нтов, но вместе с тем пропитанное определённым рационалистическим духом. Этого знания народ не может принять, потому что общий характер этого знания встречает отпор в его собственном исконном миропонимании. Не удивительно, что все труды интеллигенции пропали даром. «Заменить литературными понятиями коренные убеждения народа, — сказал Киреевский, — так же легко, как отвлечённой мыслью переменить кости развившегося организма».
Великая мечта одушевляла славянофилов. Исходя из факта органической цельности народного бытия, они утверждали, что высшая образованность страны должна являться естественным завершением народного быта, должна вырастать из него, как плод из семени. Между смутным чувством народной массы и высшими проявлениями национального творчества в искусстве и мышлении должна существовать, говорили они, закономерная последовательность, связывающая всю народную жизнь в одно целое: «несознанная мысль, выработанная историей, выстраданная жизнью, потемнённая её многосложными
