дитъ, значитъ не все сказать. Можетъ быть, онъ не понимаетъ насъ потому, что мы образованнѣе его? Можетъ быть, ненавидитъ за то, что мы не работаемъ физически и живемъ въ роскоши? Нѣтъ, онъ, главное, не видитъ въ насъ людей: мы для него человѣкоподобныя чудовища, люди безъ Бога въ душѣ,—и онъ правъ, потому что, какъ электричество обнаруживается при соприкосновеніи двухъ противоположно наэлектризованныхъ тѣлъ, такъ Божья искра появляется только въ точкѣ смыканія личной воли съ сознаніемъ, которыя у насъ совсѣмъ не смыкались. И оттого народъ не чувствуетъ въ насъ людей, не понимаетъ и ненавидитъ насъ.
Мы даже не догадывались объ этомъ. Мы были твердо увѣрены, что народъ разнится отъ насъ только степенью образованности и что, если бы не препятствія, которыя ставитъ власть, мы бы давно уже перелили въ него наши знаніе и стали бы единой плотью съ нимъ. Что народная душа качественно другая—это намъ и на умъ не приходило. Мы и вообще забыли думать о строѣ души: по молчаливому соглашенію, подъ „душою“ понималось просто раціоналистическое сознаніе, которымъ однимъ мы и жили. И мы такъ основательно забыли объ этомъ, что и народную психику представляли себѣ въ видѣ голаго сознанія, только несвѣдущаго и мало развитого.
Это была неизбѣжная и страшная ошибка. Славянофилы пробовали вразумить насъ, но ихъ голосъ прозвучалъ въ пустынѣ. Сами бездушные, мы не могли понять, что душа народа—вовсе не tabula rasa, на которой безъ труда можно чертить письмена высшей образованности. Напрасно твердили славянофилы о своебытной насыщенности народнаго духа, препятствующей проникновенію въ народъ нашей образованности; напрасно говорили они, что народъ нашъ—не только ребенокъ, но и старикъ, ребенокъ по знаніямъ, но старикъ по жизненному опыту и основанному на немъ міровоззрѣнію, что у него есть, и по существу вещей не можетъ не быть, извѣстная совокупность незыблемыхъ идей, вѣрованій, симпатій, и это въ первой линіи—идеи и вѣрованія религіозно-метафизическія, т.-е. тѣ, которыя, разъ сложившись, опредѣляютъ все мышленіе и всю дѣятельность человѣка. Интеллигенція даже не спорила, до
дит, значит не всё сказать. Может быть, он не понимает нас потому, что мы образованнее его? Может быть, ненавидит за то, что мы не работаем физически и живём в роскоши? Нет, он, главное, не видит в нас людей: мы для него человекоподобные чудовища, люди без Бога в душе, — и он прав, потому что, как электричество обнаруживается при соприкосновении двух противоположно наэлектризованных тел, так Божья искра появляется только в точке смыкания личной воли с сознанием, которые у нас совсем не смыкались. И оттого народ не чувствует в нас людей, не понимает и ненавидит нас.
Мы даже не догадывались об этом. Мы были твёрдо уверены, что народ разнится от нас только степенью образованности и что, если бы не препятствия, которые ставит власть, мы бы давно уже перелили в него наши знание и стали бы единой плотью с ним. Что народная душа качественно другая — это нам и на ум не приходило. Мы и вообще забыли думать о строе души: по молчаливому соглашению, под «душою» понималось просто рационалистическое сознание, которым одним мы и жили. И мы так основательно забыли об этом, что и народную психику представляли себе в виде голого сознания, только несведущего и мало развитого.
Это была неизбежная и страшная ошибка. Славянофилы пробовали вразумить нас, но их голос прозвучал в пустыне. Сами бездушные, мы не могли понять, что душа народа — вовсе не tabula rasa, на которой без труда можно чертить письмена высшей образованности. Напрасно твердили славянофилы о своебытной насыщенности народного духа, препятствующей проникновению в народ нашей образованности; напрасно говорили они, что народ наш — не только ребёнок, но и старик, ребёнок по знаниям, но старик по жизненному опыту и основанному на нём мировоззрению, что у него есть, и по существу вещей не может не быть, известная совокупность незыблемых идей, верований, симпатий, и это в первой линии — идеи и верования религиозно-метафизические, т. е. те, которые, раз сложившись, определяют всё мышление и всю деятельность человека. Интеллигенция даже не спорила, до
