неотступно спрашивалъ: хочешь ли ты отринуть грѣхъ, или остаться съ нимъ и погубить свою душу? Два съ половиною года продолжалось это мученье. „Однажды,—разсказываетъ Бёніанъ,—я пошелъ въ сосѣдній городъ, сѣлъ на улицѣ на скамью и погрузился въ глубокое раздумье о той мерзости, въ которую погрузила меня моя грѣховность. И послѣ долгаго размышленія я поднялъ голову, и мнѣ казалось, что я вижу, какъ солнце отказывается подѣлиться съ мной свѣтомъ и какъ даже черепицы на крышахъ сговариваются противъ меня. Онѣ гнушались мною, и я не смѣлъ оставаться рядомъ, такъ какъ согрѣшилъ противъ Спасителя. О, насколько счастливѣе меня была всякая тварь! Для меня одного не было спасенія!“
Бёніанъ побѣдилъ и воскресъ для новой жизни. Двѣсти лѣтъ спустя Карлейль въ другой плоскости пережилъ ту же борьбу. Его духъ былъ долго скованъ чувственнымъ страхомъ, который знаютъ столь многіе. Карлейль въ „Sartor Resartus“ разсказываетъ, какъ совершилась въ немъ побѣда: „Но тутъ вдругъ возникла во мнѣ Мысль, и я спросилъ себя: „Чего ты боишься? Ради чего, подобно какому-нибудь трусу, ты постоянно тоскуешь и плачешь, отъ всѣхъ скрываешься и дрожишь? Презрѣнное двуногое! Чему равняется итогъ худшаго изъ того, что передъ тобой открыто? Смерти? Хорошо, Смерти, скажи также—мукамъ Тофета и всему, что Діаволъ и Человѣкъ станетъ, захочетъ или сможетъ сдѣлать противъ тебя. Развѣ у тебя нѣтъ мужества? Развѣ ты не можешь вытерпѣть что бы то ни было и, какъ Дитя свободы, хотя и изгнанное, растоптать самый Тофетъ подъ твоими ногами, покуда онъ сжигаетъ тебя? Итакъ, пусть идетъ! Я его встрѣчу презрѣніемъ“. И когда я такъ думалъ, по всей душѣ моей пробѣжалъ какъ бы потокъ огня, и я навсегда стряхнулъ съ себя низкій Страхъ. Я былъ силенъ невѣдомой силой; я былъ духъ, даже богъ. Съ этой минуты и навсегда характеръ моего несчастія былъ измѣненъ: теперь уже это былъ не Страхъ и не хныкающее Горе, но Негодованіе и суровое Презрѣніе съ огненными очами“.
Я выбралъ эти два яркихъ примѣра, чтобы наглядно показать органическую работу сознанія, когда оно не ухо-
неотступно спрашивал: хочешь ли ты отринуть грех, или остаться с ним и погубить свою душу? Два с половиною года продолжалось это мученье. «Однажды, — рассказывает Бёниан, — я пошёл в соседний город, сел на улице на скамью и погрузился в глубокое раздумье о той мерзости, в которую погрузила меня моя греховность. И после долгого размышления я поднял голову, и мне казалось, что я вижу, как солнце отказывается поделиться с мной светом и как даже черепицы на крышах сговариваются против меня. Они гнушались мною, и я не смел оставаться рядом, так как согрешил против Спасителя. О, насколько счастливее меня была всякая тварь! Для меня одного не было спасения!»
Бёниан победил и воскрес для новой жизни. Двести лет спустя Карлейль в другой плоскости пережил ту же борьбу. Его дух был долго скован чувственным страхом, который знают столь многие. Карлейль в «Sartor Resartus» рассказывает, как совершилась в нём победа: «Но тут вдруг возникла во мне Мысль, и я спросил себя: „Чего ты боишься? Ради чего, подобно какому-нибудь трусу, ты постоянно тоскуешь и плачешь, от всех скрываешься и дрожишь? Презренное двуногое! Чему равняется итог худшего из того, что перед тобой открыто? Смерти? Хорошо, Смерти, скажи также — мукам Тофета и всему, что Дьявол и Человек станет, захочет или сможет сделать против тебя. Разве у тебя нет мужества? Разве ты не можешь вытерпеть что бы то ни было и, как Дитя свободы, хотя и изгнанное, растоптать самый Тофет под твоими ногами, покуда он сжигает тебя? Итак, пусть идёт! Я его встречу презрением“. И когда я так думал, по всей душе моей пробежал как бы поток огня, и я навсегда стряхнул с себя низкий Страх. Я был силён неведомой силой; я был дух, даже бог. С этой минуты и навсегда характер моего несчастья был изменён: теперь уже это был не Страх и не хныкающее Горе, но Негодование и суровое Презрение с огненными очами».
Я выбрал эти два ярких примера, чтобы наглядно показать органическую работу сознания, когда оно не ухо-
