въ той или другой формѣ (въ видѣ ли стараго народничества, ведущаго начало отъ Герцена и основаннаго на вѣрѣ въ соціалистическій духъ русскаго народа, или въ новѣйшей, марксистской формѣ, гдѣ вмѣсто всего народа такія же свойства, приписываются одной части его, именно „пролетаріату“) вытекаетъ изъ самыхъ основъ интеллигентской вѣры. Но изъ нея же съ необходимостью вытекаетъ и противоположное,—высокомѣрное отношеніе къ народу, какъ къ объекту спасительнаго воздѣйствія, какъ къ несовершеннолѣтнему, нуждающемуся въ нянькѣ для воспитанія къ „сознательности“, непросвѣщенному въ интеллигентскомъ смыслѣ слова.
Въ нашей литературѣ много разъ указывалась духовная оторванность нашей интеллигенціи отъ народа. По мнѣнію Достоевскаго, она пророчески предуказана была уже Пушкинымъ, сначала въ образѣ вѣчнаго скитальца Алеко, а затѣмъ Евгенія Онѣгина, открывшаго собой цѣлую серію „лишнихъ людей“. И, дѣйствительно, чувства кровной исторической связи, сочувственнаго интереса, любви къ своей исторіи, эстетическаго ея воспріятія поразительно мало у интеллигенціи, на ея палитрѣ преобладаютъ двѣ краски, черная для прошлаго и розовая для будущаго (и, по контрасту, тѣмъ яснѣе выступаетъ духовное величіе и острота взора нашихъ великихъ писателей, которые, опускаясь въ глубины русской исторіи, извлекали оттуда „Бориса Годунова“, „Пѣсню о купцѣ Калашниковѣ“, „Войну и миръ“). Исторія является, чаще всего, матеріаломъ для примѣненія теоретическихъ схемъ, господствующихъ въ данное время въ умахъ (напр., теорія классовой борьбы) или же для цѣлей публистическихъ, агитаціонныхъ.
Извѣстенъ, также и космополитизмъ русской интеллигенціи[1]. Воспитанный на отвлеченныхъ схемахъ просвѣтительства, интеллигентъ естественнѣе всего принимаетъ позу маркиза Позы, чувствуетъ себя Weltbürger’омъ, и этотъ космололитизмъ пустоты, отсутствіе здороваго національнаго чувства,
- ↑ О томъ своеобразномъ и зловѣщемъ выраженіи, которое онъ получилъ во время русско-японской войны, лучше умолчимъ, чтобы не растравлять этихъ жгучихъ и больныхъ воспоминаній.
в той или другой форме (в виде ли старого народничества, ведущего начало от Герцена и основанного на вере в социалистический дух русского народа, или в новейшей, марксистской форме, где вместо всего народа такие же свойства, приписываются одной части его, именно «пролетариату») вытекает из самых основ интеллигентской веры. Но из неё же с необходимостью вытекает и противоположное, — высокомерное отношение к народу, как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания к «сознательности», непросвещённому в интеллигентском смысле слова.
В нашей литературе много раз указывалась духовная оторванность нашей интеллигенции от народа. По мнению Достоевского, она пророчески предуказана была уже Пушкиным, сначала в образе вечного скитальца Алеко, а затем Евгения Онегина, открывшего собой целую серию «лишних людей». И, действительно, чувства кровной исторической связи, сочувственного интереса, любви к своей истории, эстетического её восприятия поразительно мало у интеллигенции, на её палитре преобладают две краски, чёрная для прошлого и розовая для будущего (и, по контрасту, тем яснее выступает духовное величие и острота взора наших великих писателей, которые, опускаясь в глубины русской истории, извлекали оттуда «Бориса Годунова», «Песню о купце Калашникове», «Войну и мир»). История является, чаще всего, материалом для применения теоретических схем, господствующих в данное время в умах (напр., теория классовой борьбы) или же для целей публистических, агитационных.
Известен, также и космополитизм русской интеллигенции[1]. Воспитанный на отвлечённых схемах просветительства, интеллигент естественнее всего принимает позу маркиза Позы, чувствует себя Weltbürger’ом, и этот космололитизм пустоты, отсутствие здорового национального чувства,
- ↑ О том своеобразном и зловещем выражении, которое он получил во время русско-японской войны, лучше умолчим, чтобы не растравлять этих жгучих и больных воспоминаний.
