христіанство, оставляющее нетронутымъ то, что въ интеллигентскомъ героизмѣ является наиболѣе антирелигіознымъ, именно его душевный укладъ, есть компромиссъ противоборствующихъ началъ, имѣющій временное и переходное значеніе и не обладающій самостоятельной жизненностью[1]. Онъ не нуженъ настоящему интеллигентскому героизму и невозможенъ для христіанства. Христіанство ревниво, какъ и всякая, впрочемъ, религія; оно сильно въ человѣкѣ лишь тогда, когда беретъ его цѣликомъ, всю его душу, сердце, волю. И незачѣмъ этотъ контрастъ затушевывать или смягчать.
Какъ между мучениками первохристіанства и революціи, въ сущности, нѣтъ никакого внутренняго сходства при всемъ внѣшнемъ тожествѣ ихъ подвига, такъ и между интеллигентскимъ героизмомъ и христіанскимъ подвижничествомъ, даже при внѣшнемъ сходствѣ ихъ проявленій (которое можно, впрочемъ, допустить только отчасти, и условно), остается пропасть, и нельзя одновременно находиться на обѣихъ ея сторонахъ. Одно должно умереть, чтобы родилось другое, и, въ мѣру умиранія одного, возрастаетъ и укрѣпляется другое. Вотъ каково истинное соотношеніе между обоими міроотношеніями. Нужно „покаяться“, т.-е пересмотрѣть, передумать и осудить свою прежнюю душевную жизнь въ ея глубинахъ и изгибахъ, чтобы возродиться къ новой жизни. Вотъ почему первое слово проповѣди Евангелія есть призывъ къ покаянію, основанному на самопознаніи и самооцѣнкѣ. „Покайтеся (μετανοεῖτε), ибо приблизилось царство небесное“ (Мѳ. 3, 1—21; 4, 17; Мр. 1, 14—15). Должна родиться новая душа, новый внутренній человѣкъ, который будеть расти, развиваться и укрѣпляться въ жизненномъ подвигѣ. Рѣчь идетъ не о перемѣнѣ политическихъ или партійныхъ программъ (внѣ чего интеллигенція и не мыслитъ обыкновенно обновленія), вообще совсѣмъ не о программахъ, но о гораздо большемъ—о самой человѣческой личности, не о дѣятельности, но о дѣятелѣ. Перерожденіе это совершается незримо въ душѣ человѣка, но если невидимые агенты оказываются сильнѣйшими даже въ физическомъ мірѣ, то и въ
- ↑ Я беру всѣ эти вопросы въ ихъ психологической постановкѣ, оставляя въ сторонѣ разсмотрѣніе ихъ по существу.
христианство, оставляющее нетронутым то, что в интеллигентском героизме является наиболее антирелигиозным, именно его душевный уклад, есть компромисс противоборствующих начал, имеющий временное и переходное значение и не обладающий самостоятельной жизненностью[1]. Он не нужен настоящему интеллигентскому героизму и невозможен для христианства. Христианство ревниво, как и всякая, впрочем, религия; оно сильно в человеке лишь тогда, когда берёт его целиком, всю его душу, сердце, волю. И незачем этот контраст затушёвывать или смягчать.
Как между мучениками первохристианства и революции, в сущности, нет никакого внутреннего сходства при всём внешнем тожестве их подвига, так и между интеллигентским героизмом и христианским подвижничеством, даже при внешнем сходстве их проявлений (которое можно, впрочем, допустить только отчасти, и условно), остаётся пропасть, и нельзя одновременно находиться на обеих её сторонах. Одно должно умереть, чтобы родилось другое, и, в меру умирания одного, возрастает и укрепляется другое. Вот каково истинное соотношение между обоими мироотношениями. Нужно «покаяться», т.-е пересмотреть, передумать и осудить свою прежнюю душевную жизнь в её глубинах и изгибах, чтобы возродиться к новой жизни. Вот почему первое слово проповеди Евангелия есть призыв к покаянию, основанному на самопознании и самооценке. «Покайтеся (μετανοεῖτε), ибо приблизилось царство небесное» (Мф. 3, 1—21; 4, 17; Мр. 1, 14—15). Должна родиться новая душа, новый внутренний человек, который будеть расти, развиваться и укрепляться в жизненном подвиге. Речь идёт не о перемене политических или партийных программ (вне чего интеллигенция и не мыслит обыкновенно обновления), вообще совсем не о программах, но о гораздо большем — о самой человеческой личности, не о деятельности, но о деятеле. Перерождение это совершается незримо в душе человека, но если невидимые агенты оказываются сильнейшими даже в физическом мире, то и в
- ↑ Я беру все эти вопросы в их психологической постановке, оставляя в стороне рассмотрение их по существу.
