уже стало: (никто, впрочемъ, не скажетъ, надолго ли) ручнымъ и спокойнымъ, какъ и европейскій соціализмъ. Во всякомъ случаѣ оно безсильно пока расшатать (хотя съ медленной неуклонностью и дѣлаетъ это) трудовые устои европейской культуры, духовное здоровье европейскихъ народовъ. Вѣковая традиція и историческая дисциплина труда практически еще побѣждаютъ разлагающее вліяніе самообоженія. Иначе въ Россіи при наступившемъ здѣсь разрывѣ связи историческихъ временъ. Религія человѣкобожества и ея сущность—самообоженіе въ Россіи были приняты не только съ юношескимъ пыломъ, но и съ отроческимъ невѣдѣніемъ жизни и своихъ силъ, получили почти горячечныя формы. Вдохновляясь ею, интеллигенція наша почувствовала себя призванной сыграть роль Провидѣнія относительно своей родины. Она сознавала себя единственной носительницей свѣта и европейской образованности въ этой странѣ, гдѣ все, казалось ей, было охвачено непроглядной тьмой; все было столь варварскимъ, и чуждымъ. Она признала себя духовнымъ ея опекуномъ и рѣшила ее спасти, какъ понимала и какъ умѣла.
Интеллигенція стала по отношенію къ русской исторіи и современности въ позицію героическаго вызова и героической борьбы, опираясь при этомъ на свою самооцѣнку. Героизмъ—вотъ то слово, которое выражаетъ, по моему мнѣнію, основную сущность интеллигентскаго міровоззрѣнія и идеала, притомъ героизмъ самообоженія. Вся экономія ея душевныхъ силъ основана на этомъ самочувствіи.
Изолированное положеніе интеллигента въ странѣ, его оторванность отъ почвы, суровая историческая среда, отсутствіе серьезныхъ знаній и историческаго опыта взвинчивали психологію этого героизма. Интеллигентъ, особенно временами, впадалъ въ состояніе героическаго экстаза, съ явно истерическимъ оттѣнкомъ. Россія должна быть спасена, и спасителемъ ея можетъ и должна явиться интеллигенція вообще и даже имярекъ въ частности, и помимо его нѣтъ спасителя и нѣтъ спасенія. Ничто такъ не утверждаетъ психологіи героизма, какъ внѣшнія преслѣдованія, гоненія, борьба съ ея перипетіями, опасность и даже погибель. И—мы знаемъ—русская исторія не скупилась на это, русская интеллигенція развивалась и росла
уже стало: (никто, впрочем, не скажет, надолго ли) ручным и спокойным, как и европейский социализм. Во всяком случае оно бессильно пока расшатать (хотя с медленной неуклонностью и делает это) трудовые устои европейской культуры, духовное здоровье европейских народов. Вековая традиция и историческая дисциплина труда практически ещё побеждают разлагающее влияние самообожения. Иначе в России при наступившем здесь разрыве связи исторических времён. Религия человекобожества и её сущность — самообожение в России были приняты не только с юношеским пылом, но и с отроческим неведением жизни и своих сил, получили почти горячечные формы. Вдохновляясь ею, интеллигенция наша почувствовала себя призванной сыграть роль Провидения относительно своей родины. Она сознавала себя единственной носительницей света и европейской образованности в этой стране, где всё, казалось ей, было охвачено непроглядной тьмой; всё было столь варварским, и чуждым. Она признала себя духовным её опекуном и решила её спасти, как понимала и как умела.
Интеллигенция стала по отношению к русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы, опираясь при этом на свою самооценку. Героизм — вот то слово, которое выражает, по моему мнению, основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообожения. Вся экономия её душевных сил основана на этом самочувствии.
Изолированное положение интеллигента в стране, его оторванность от почвы, суровая историческая среда, отсутствие серьёзных знаний и исторического опыта взвинчивали психологию этого героизма. Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем её может и должна явиться интеллигенция вообще и даже имярек в частности, и помимо его нет спасителя и нет спасения. Ничто так не утверждает психологии героизма, как внешние преследования, гонения, борьба с её перипетиями, опасность и даже погибель. И — мы знаем — русская история не скупилась на это, русская интеллигенция развивалась и росла
