ственнымъ пріоткрываніемъ „завѣсы будущаго“, съ тактическими ужимками, съ громкими фразами. Народнымъ соціалистамъ пришлось выслушать отъ своихъ „друзей слѣва“ всю ту порцію упрековъ въ трусости, оппортунизмѣ, министеріабельности, которыми они такъ щедро угощали конституціонныхъ демократовъ. Земскимъ дѣятелямъ былъ преподнесенъ такой подарокъ: „Не земцы-либералы своей школой, право же немногимъ отличавшейся отъ церковной, подготовляли великую революцію, а кое-что въ этомъ направленіи если въ земствѣ и дѣлалось, то дѣлалось это третьимъ элементомъ. Третій элементъ давалъ Сипягинымъ и Плеве матеріалъ, который они начали цѣлыми транспортами отправлять на поселеніе въ Сибирь. Дорога была тайная работа земства, а не открытая, подотчетная“. („Сознательная Россія“ 1906 г. № 3, стр. 62—63).
Важны не эти упреки сами по себѣ, а то, что выслушивавшіе ихъ считали себя въ глубинѣ души подавленными ими. Они никогда не могли найти такую принципіальную точку, которая дала бы имъ силы открыто стать на защиту своего дѣла, признать его самодовлѣющую цѣнность, сказать, что они сознательно отдаютъ этому дѣлу всѣ свои силы и ничего дурного въ этомъ не видятъ. Нѣтъ, они стремились всегда оправдаться, скинуть съ себя эту тяжесть упрековъ. Соціалъ-демократы „экономисты“ пытались доказывать, что они вовсе не „экономисты“, а тоже крайніе революціонеры. Меньшевики доказывали, что они не заражены ни ревизіонизмомъ, ни трэдъ-юніонизмомъ, а хранятъ огонь самой пламенной ортодоксальной революціонности. Народные соціалисты съ величайшимъ презрѣніемъ отталкивали всякій намекъ на кадетизмъ. Кадеты тоже стремилась временно отдѣлаться отъ анализирующаго разума, чтобы полетать на крыльяхъ фантазіи и т. д. и т. д.
Два послѣдствія огромной важности проистекли изъ этого. Во-первыхъ, средній массовый интеллигентъ въ Россіи большею частью не любитъ своего дѣла и не знаетъ его. Онъ плохой учитель, плохой инженеръ, плохой журналистъ, непрактичный техникъ и проч. и проч. Его профессія представляетъ для него нѣчто случайное, побочное, не заслуживающее уваженія.
ственным приоткрыванием «завесы будущего», с тактическими ужимками, с громкими фразами. Народным социалистам пришлось выслушать от своих «друзей слева» всю ту порцию упрёков в трусости, оппортунизме, министериабельности, которыми они так щедро угощали конституционных демократов. Земским деятелям был преподнесён такой подарок: «Не земцы-либералы своей школой, право же немногим отличавшейся от церковной, подготовляли великую революцию, а кое-что в этом направлении если в земстве и делалось, то делалось это третьим элементом. Третий элемент давал Сипягиным и Плеве материал, который они начали целыми транспортами отправлять на поселение в Сибирь. Дорога была тайная работа земства, а не открытая, подотчетная». („Сознательная Россия“ 1906 г. № 3, стр. 62—63).
Важны не эти упреки сами по себе, а то, что выслушивавшие их считали себя в глубине души подавленными ими. Они никогда не могли найти такую принципиальную точку, которая дала бы им силы открыто стать на защиту своего дела, признать его самодовлеющую ценность, сказать, что они сознательно отдают этому делу все свои силы и ничего дурного в этом не видят. Нет, они стремились всегда оправдаться, скинуть с себя эту тяжесть упрёков. Социал-демократы «экономисты» пытались доказывать, что они вовсе не «экономисты», а тоже крайние революционеры. Меньшевики доказывали, что они не заражены ни ревизионизмом, ни тред-юнионизмом, а хранят огонь самой пламенной ортодоксальной революционности. Народные социалисты с величайшим презрением отталкивали всякий намёк на кадетизм. Кадеты тоже стремилась временно отделаться от анализирующего разума, чтобы полетать на крыльях фантазии и т. д. и т. д.
Два последствия огромной важности проистекли из этого. Во-первых, средний массовый интеллигент в России большею частью не любит своего дела и не знает его. Он плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист, непрактичный техник и проч. и проч. Его профессия представляет для него нечто случайное, побочное, не заслуживающее уважения.
