нистративныхъ высылокъ играетъ въ студенческой средѣ такъ называемый бойкотъ. Того, кто является выразителемъ самостоятельной мысли, окружаетъ и тѣснитъ глухая злоба. Непровѣренныхъ слуховъ, клеветническихъ обвиненій достаточно бываетъ тогда для того, чтобы заклеймить человѣка, повиннаго въ неугожденіи толпѣ. Общеизвѣстна петербургская исторія съ профессоромъ Введенскимъ. Этотъ, послѣ кончины князя С. Н. Трубецкого едва ли не лучшій русскій учитель философіи, подвергся на высшихъ женскихъ курсахъ и въ университетѣ самому жестокому гоненію при отсутствіи обвиненій, сколько-нибудь опредѣленно формулированныхъ… Извѣстно, напримѣръ, выраженіе курсистками порицанія проф. Сергѣевичу за его взгляды, можно указать также на „бунтъ“ едва вступившихъ въ петербургскій политехникумъ студентовъ противъ проф. Иванюкова… Критеріемъ для оцѣнки профессоровъ со стороны студентовъ ни въ коемъ случаѣ не являются ихъ ученыя заслуги; о нихъ очень мало знаютъ и думаютъ. Здѣсь главную, если не единственную роль играютъ политическія симпатіи, болѣе или менѣе вѣрно угадываемыя“…
Послѣ того, какъ была напечатана статья В. Левченки студенческая хроника обогатилась тѣмъ, что радикальная молодежь освистала ректора московскаго университета А. А. Мануилова, что въ С.-Петербургѣ въ женскомъ медицинскомъ институтѣ студенческія делегатки говорили такимъ тономъ съ совѣтомъ профессоровъ, что послѣдній вынужденъ былъ прервать переговоры съ делегатками и т. д., и т. д.
„Равнодушіе къ вопросамъ національной чести, узко себялюбивое пониманіе принципа свободы и самовластно-жестокая нетерпимость въ чужому мнѣнію, вотъ,—резюмируетъ В. Левченко,—тѣ наиболѣе характерныя черты, которыя восприняты русской учащейся молодежью изъ среды породившей ее интеллигенціи. Эти мертвящія начала нашли въ жизни университета свое послѣднее полное выраженіе; воспринятыя студенчествомъ изъ интеллигентской среды, они снова возвращаются ей, изсушая общественный интеллектъ, обезцвѣчивая общественные идеалы“.
Напряженная, взвинченная студенческая жизнь, создавая
нистративных высылок играет в студенческой среде так называемый бойкот. Того, кто является выразителем самостоятельной мысли, окружает и теснит глухая злоба. Непроверенных слухов, клеветнических обвинений достаточно бывает тогда для того, чтобы заклеймить человека, повинного в неугождении толпе. Общеизвестна петербургская история с профессором Введенским. Этот, после кончины князя С. Н. Трубецкого едва ли не лучший русский учитель философии, подвергся на высших женских курсах и в университете самому жестокому гонению при отсутствии обвинений, сколько-нибудь определённо формулированных… Известно, например, выражение курсистками порицания проф. Сергеевичу за его взгляды, можно указать также на «бунт» едва вступивших в петербургский политехникум студентов против проф. Иванюкова… Критерием для оценки профессоров со стороны студентов ни в коем случае не являются их учёные заслуги; о них очень мало знают и думают. Здесь главную, если не единственную роль играют политические симпатии, более или менее верно угадываемые»…
После того, как была напечатана статья В. Левченки, студенческая хроника обогатилась тем, что радикальная молодежь освистала ректора московского университета А. А. Мануилова, что в С.-Петербурге в женском медицинском институте студенческие делегатки говорили таким тоном с советом профессоров, что последний вынужден был прервать переговоры с делегатками и т. д., и т. д.
«Равнодушие к вопросам национальной чести, узко себялюбивое понимание принципа свободы и самовластно жестокая нетерпимость в чужому мнению, вот, — резюмирует В. Левченко, — те наиболее характерные черты, которые восприняты русской учащейся молодёжью из среды породившей её интеллигенции. Эти мертвящие начала нашли в жизни университета своё последнее полное выражение; воспринятые студенчеством из интеллигентской среды, они снова возвращаются ей, иссушая общественный интеллект, обесцвечивая общественные идеалы.»
Напряжённая, взвинченная студенческая жизнь, создавая
