ское посѣщеніе лекцій не можетъ быть признано за работу, и въ огромномъ больщинствѣ случаевъ студентъ въ университетѣ, за исключеніемъ практическихъ занятій, вовсе не работаетъ. Онъ „работаетъ“, и притомъ лихорадочно, у себя дома передъ экзаменами или репетиціями, зубря до одуренія краткіе, приспособленные къ программѣ учебники или размножившіеся компендіумы… Для меня символами сравнительной работы нашихъ и французкихъ студентовъ всегда будутъ краткій Гепнеръ, по которому мои товарищи-медики томскаго университета изучали анатомію, съ одной стороны, и многочисленные огромные томы Фарабефа, которые штудировали французскіе медики, приводя въ полное отчаяніе русскихъ студентовъ и студентокъ, поступившихъ въ парижскую Ecole de medicine. На юридическомъ факультетѣ дѣло обстояло не лучше. Французскій студентъ не можетъ окончить курса, не ознакомившись въ подлинникѣ съ классическими работами французскихъ юристовъ и государствовѣдовъ, а у насъ—я смѣло утверждаю это—95% юристовъ кончаютъ курсъ, не заглядывая въ другую книгу, кромѣ казеннаго учебника, а то и компендіума.
Съ постановкой преподаванія въ высшихъ техническихъ школахъ у насъ и за границей я лично незнакомъ и могу судить объ этомъ только съ чужихъ словъ. Несомнѣнно, что въ техническихъ высшихъ школахъ (какъ отчасти и на медицинскомъ факультетѣ) студенты силою вещей, благодаря практическимъ занятіямъ, принуждены заниматься гораздо больше, чѣмъ на юридическомъ, историко-филологическомъ факультетахъ, экономическомъ отдѣленіи политехникума и т. д. Но и тутъ, по общему отзыву, работоспособность россійскихъ студентовъ не можетъ выдержать сравненія съ работоспособностью учащихся за границей.
Русская молодежь мало и плохо учится, и всякій, кто ее искренно любитъ, обязанъ ей постоянно говорить это въ лицо, а не пѣть ей диѳирамбы, не объяснять возвышенными мотивами соціально-политическаго характера того, что сплошь и рядомъ объясняется слабой культурой ума и воли, нравственнымъ разгильдяйствомъ и привычкой къ фразерству.
Превосходство русскаго студенчества надъ студентами англо-
ское посещение лекций не может быть признано за работу, и в огромном большинстве случаев студент в университете, за исключением практических занятий, вовсе не работает. Он «работает», и притом лихорадочно, у себя дома перед экзаменами или репетициями, зубря до одурения краткие, приспособленные к программе учебники или размножившиеся компендиумы… Для меня символами сравнительной работы наших и французских студентов всегда будут краткий Гепнер, по которому мои товарищи-медики томского университета изучали анатомию, с одной стороны, и многочисленные огромные томы Фарабефа, которые штудировали французские медики, приводя в полное отчаяние русских студентов и студенток, поступивших в парижскую Ecole de medicine. На юридическом факультете дело обстояло не лучше. Французский студент не может окончить курса, не ознакомившись в подлиннике с классическими работами французских юристов и государствоведов, а у нас — я смело утверждаю это — 95% юристов кончают курс, не заглядывая в другую книгу, кроме казённого учебника, а то и компендиума.
С постановкой преподавания в высших технических школах у нас и за границей я лично не знаком и могу судить об этом только с чужих слов. Несомненно, что в технических высших школах (как отчасти и на медицинском факультете) студенты силою вещей, благодаря практическим занятиям, принуждены заниматься гораздо больше, чем на юридическом, историко-филологическом факультетах, экономическом отделении политехникума и т. д. Но и тут, по общему отзыву, работоспособность российских студентов не может выдержать сравнения с работоспособностью учащихся за границей.
Русская молодёжь мало и плохо учится, и всякий, кто её искренно любит, обязан ей постоянно говорить это в лицо, а не петь ей дифирамбы, не объяснять возвышенными мотивами социально-политического характера того, что сплошь и рядом объясняется слабой культурой ума и воли, нравственным разгильдяйством и привычкой к фразёрству.
Превосходство русского студенчества над студентами англо-
