шимости, этотъ монашескій орденъ: трудится надъ удовлетвореніемъ земныхъ, слишкомъ „человѣческихъ“ заботъ о „единомъ хлѣбѣ“. Весь аскетизмъ, весь религіозный пылъ, вся сила самопожертвованія и рѣшимость жертвовать другими—все это служитъ осуществленію тѣхъ субъективныхъ, относительныхъ и преходящихъ интересовъ, которые только и можетъ признавать нигилизмъ и матеріалистическое безвѣріе. Самыя мірскія дѣла и нужды являются здѣсь объектомъ религіознаго служенія, подлежатъ выполненію по универсальному плану, предначертанному метафизическими догмами и неуклонными монашескими уставами. Кучка чуждыхъ міру и презирающихъ міръ монаховъ объявляетъ міру войну, чтобы насильственно облагодѣтельствовать его и удовлетворить его земныя матеріальныя нужды.
Естественно, что такое скопленіе противорѣчій, такое расхожденіе принципіально антагонистическихъ мотивовъ, слитыхъ въ традиціонномъ интеллигентскомъ умонастроеніи, должно было рано или поздно сказаться и своей взаимно-отталкивающей силой, такъ сказать, взорвать и раздробить это умонастроеніе. Это и произошло, какъ только интеллигенціи дано было испытать свою вѣру на живой дѣйствительности. Глубочайшій культурно-философскій смыслъ судьбы общественнаго движенія послѣднихъ лѣтъ именно въ томъ и состоитъ, что она обнаружила несостоятельность міровоззрѣнія и всего духовнаго склада русской интеллигенціи. Вся слѣпота и противорѣчивость интеллигентской вѣры была выявлена, когда маленькая, подпольная секта вышла на свѣтъ Божій, пріобрѣла множество послѣдователей и на время стала идейно вліятельной и даже реально могущественной. Тогда обнаружилось, прежде всего, что монашескій аскетизмъ и фанатизмъ, монашеская нелюдимость и ненависть къ міру несовмѣстимы съ реальнымъ общественнымъ творчествомъ. Это—одна сторона дѣла, которая до нѣкоторой степени уже сознана и учтена общественнымъ мнѣніемъ. Другая, по существу болѣе важная сторона, еще доселѣ не оцѣнена въ должной мѣрѣ. Это—противорѣчіе между морализмомъ и нигилизмомъ, между общеобязательнымъ, религіозно-абсолютнымъ характеромъ интеллигентской вѣры и нигилисти-
шимости, этот монашеский орден: трудится над удовлетворением земных, слишком «человеческих» забот о «едином хлебе». Весь аскетизм, весь религиозный пыл, вся сила самопожертвования и решимость жертвовать другими — всё это служит осуществлению тех субъективных, относительных и преходящих интересов, которые только и может признавать нигилизм и материалистическое безверие. Самые мирские дела и нужды являются здесь объектом религиозного служения, подлежат выполнению по универсальному плану, предначертанному метафизическими догмами и неуклонными монашескими уставами. Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов объявляет миру войну, чтобы насильственно облагодетельствовать его и удовлетворить его земные материальные нужды.
Естественно, что такое скопление противоречий, такое расхождение принципиально антагонистических мотивов, слитых в традиционном интеллигентском умонастроении, должно было рано или поздно сказаться и своей взаимно отталкивающей силой, так сказать, взорвать и раздробить это умонастроение. Это и произошло, как только интеллигенции дано было испытать свою веру на живой действительности. Глубочайший культурно-философский смысл судьбы общественного движения последних лет именно в том и состоит, что она обнаружила несостоятельность мировоззрения и всего духовного склада русской интеллигенции. Вся слепота и противоречивость интеллигентской веры была выявлена, когда маленькая, подпольная секта вышла на свет Божий, приобрела множество последователей и на время стала идейно влиятельной и даже реально могущественной. Тогда обнаружилось, прежде всего, что монашеский аскетизм и фанатизм, монашеская нелюдимость и ненависть к миру несовместимы с реальным общественным творчеством. Это — одна сторона дела, которая до некоторой степени уже сознана и учтена общественным мнением. Другая, по существу более важная сторона, ещё доселе не оценена в должной мере. Это — противоречие между морализмом и нигилизмом, между общеобязательным, религиозно абсолютным характером интеллигентской веры и нигилисти-
