которая притомъ еще болѣе противорѣчитъ ея философскому нигилизму, чѣмъ исповѣдуемое ею моральное міровоззрѣніе. Если міръ есть хаосъ и опредѣляется только слѣпыми матерьяльными силами, то какъ возможно надѣяться, что историческое развитіе неизбѣжно приведетъ къ царству разума и устроенію земного рая? Какъ мыслимо это „государство въ государствѣ“, эта покоряющая сила разума среди стихіи слѣпоты и безмыслія, этотъ безмятежный рай человѣческаго благополучія среди всемогущаго хаотическаго столкновенія космическихъ силъ, которымъ нѣтъ дѣла до человѣка, его стремленій, его бѣдствій и радостей? Но жажда общечеловѣческаго счастья, потребность въ метафизическомъ обоснованіи моральнаго идеала такъ велика, что эта трудность просто не замѣчается, и атеистическій матеріализмъ спокойно сочетается съ крѣпчайшей вѣрой въ міровую гармонію будущаго; въ такъ называемомъ „научномъ соціализмѣ“, исповѣдуемомъ огромнымъ большинствомъ русской интеллигенціи, этотъ метафизическій оптимизмъ, мнитъ себя даже „научно доказаннымъ“. Фактически корни этой „теоріи прогресса“ восходятъ къ Руссо и къ раціоналистическому оптимизму XVIII вѣка. Современный соціальный оптимистъ, подобно Руссо, убѣжденъ, что всѣ бѣдствія и несовершенства человѣческой жизни проистекаютъ изъ ошибокъ или злобы отдѣльныхъ людей или классовъ. Природныя условія для человѣческаго счастья въ сущности всегда налицо; нужно устранить только несправедливость насильниковъ или непонятную глупость насилуемаго большинства, чтобы основать царство земного рая. Такимъ образомъ, соціальный оптимизмъ опирается на механико-раціоналистическую теорію счастья. Проблема человѣческаго счастья есть съ этой точки зрѣнія проблема внѣшняго устроенія общества, а такъ какъ счастье обезпечивается матерьяльными благами, то это есть проблема распредѣленія. Стоитъ отнять эти блага у несправедливо владѣющаго ими меньшинства и навсегда лишить его возможности овладѣвать ими, чтобы обезпечить человѣческое благополучіе. Таковъ несложный, но могущественный ходъ мысли, который соединяетъ нигилистическій морализмъ съ религіей соціализма. Кто разъ былъ соблазненъ этой оптимистиче-
которая притом ещё более противоречит её философскому нигилизму, чем исповедуемое ею моральное мировоззрение. Если мир есть хаос и определяется только слепыми материальными силами, то как возможно надеяться, что историческое развитие неизбежно приведёт к царству разума и устроению земного рая? Как мыслимо это «государство в государстве», эта покоряющая сила разума среди стихии слепоты и безмыслия, этот безмятежный рай человеческого благополучия среди всемогущего хаотического столкновения космических сил, которым нет дела до человека, его стремлений, его бедствий и радостей? Но жажда общечеловеческого счастья, потребность в метафизическом обосновании морального идеала так велика, что эта трудность просто не замечается, и атеистический материализм спокойно сочетается с крепчайшей верой в мировую гармонию будущего; в так называемом «научном социализме», исповедуемом огромным большинством русской интеллигенции, этот метафизический оптимизм, мнит себя даже «научно доказанным». Фактически корни этой «теории прогресса» восходят к Руссо и к рационалистическому оптимизму XVIII века. Современный социальный оптимист, подобно Руссо, убеждён, что все бедствия и несовершенства человеческой жизни проистекают из ошибок или злобы отдельных людей или классов. Природные условия для человеческого счастья в сущности всегда налицо; нужно устранить только несправедливость насильников или непонятную глупость насилуемого большинства, чтобы основать царство земного рая. Таким образом, социальный оптимизм опирается на механико-рационалистическую теорию счастья. Проблема человеческого счастья есть с этой точки зрения проблема внешнего устроения общества, а так как счастье обеспечивается материальными благами, то это есть проблема распределения. Стоит отнять эти блага у несправедливо владеющего ими меньшинства и навсегда лишить его возможности овладевать ими, чтобы обеспечить человеческое благополучие. Таков несложный, но могущественный ход мысли, который соединяет нигилистический морализм с религией социализма. Кто раз был соблазнён этой оптимистиче-
