болѣе культурныхъ формахъ жизни; его общеніе съ народомъ носило отчасти характеръ сознательнаго сліянія съ мужицкой стихіей, руководимаго вѣрой, что эта стихія есть вообще идеальная форма человѣческаго существованія; поглощенный своей задачей, онъ, какъ монахъ, съ осужденіемъ смотрѣлъ на суетность всѣхъ стремленій, направленныхъ на болѣе отдаленныя и широкія цѣли. Но все это искупалось однимъ: непосредственнымъ чувствомъ живой любви къ людямъ. Въ этомъ типѣ народническая мораль выявила и воплотила все, что въ ней было положительнаго и плодотворнаго; онъ какъ бы вобралъ въ себя и дѣйственно развилъ самый питательный корень народничества—альтруизмъ. Такіе люди, вѣроятно, еще разсѣяны по одиночкѣ въ Россіи; но общественно-моральное теченіе, ихъ создавшее, давно уже изсякло и было частью вытѣснено, частью искажено и поглощено другой разновидностью народничества—религіей абсолютнаго осуществленія народнаго счастья. Мы говоримъ о томъ воинствующемъ народничествѣ, которое сыграло такую неизмѣримо важную роль въ общественной жизни послѣднихъ десятилѣтій въ формѣ революціоннаго соціализма. Чтобы понять и оцѣнить эту самую могущественную и, можно сказать, роковую для современной русской культуры форму народничества, нужно прослѣдить тѣ духовные соединительные пути, черезъ которые моральный источникъ интеллигентскаго умонастроенія вливается въ русло соціализма и революціонизма.
Нигилистическій морализмъ или утилитаризмъ русской интеллигенціи есть не только этическое ученіе или моральное настроеніе, онъ состоитъ не въ одномъ лишь установленіи нравственной обязанности служенія народному благу; психологически онъ сливается также съ мечтой или вѣрой, что цѣль нравственныхъ усилій—счастье народа—можетъ быть осуществлена, и притомъ въ абсолютной и вѣчной формѣ. Эта вѣра психологически дѣйствительно аналогична религіозной вѣрѣ, и въ сознаніи атеистической интеллигенціи замѣняетъ подлинную религію. Здѣсь именно и обнаруживается, что интеллигенція, отвергая всякую религію и метафизику, фактически всецѣло находится во власти нѣкоторой соціальной метафизики,
более культурных формах жизни; его общение с народом носило отчасти характер сознательного слияния с мужицкой стихией, руководимого верой, что эта стихия есть вообще идеальная форма человеческого существования; поглощённый своей задачей, он, как монах, с осуждением смотрел на суетность всех стремлений, направленных на более отдалённые и широкие цели. Но всё это искупалось одним: непосредственным чувством живой любви к людям. В этом типе народническая мораль выявила и воплотила всё, что в ней было положительного и плодотворного; он как бы вобрал в себя и действенно развил самый питательный корень народничества — альтруизм. Такие люди, вероятно, ещё рассеяны поодиночке в России; но общественно-моральное течение, их создавшее, давно уже иссякло и было частью вытеснено, частью искажено и поглощено другой разновидностью народничества — религией абсолютного осуществления народного счастья. Мы говорим о том воинствующем народничестве, которое сыграло такую неизмеримо важную роль в общественной жизни последних десятилетий в форме революционного социализма. Чтобы понять и оценить эту самую могущественную и, можно сказать, роковую для современной русской культуры форму народничества, нужно проследить те духовные соединительные пути, через которые моральный источник интеллигентского умонастроения вливается в русло социализма и революционизма.
Нигилистический морализм или утилитаризм русской интеллигенции есть не только этическое учение или моральное настроение, он состоит не в одном лишь установлении нравственной обязанности служения народному благу; психологически он сливается также с мечтой или верой, что цель нравственных усилий — счастье народа — может быть осуществлена, и притом в абсолютной и вечной форме. Эта вера психологически действительно аналогична религиозной вере, и в сознании атеистической интеллигенции заменяет подлинную религию. Здесь именно и обнаруживается, что интеллигенция, отвергая всякую религию и метафизику, фактически всецело находится во власти некоторой социальной метафизики,
