рова, „будетъ лопухъ расти“. Ниже мы увидимъ, что это противорѣчіе весьма ощутительно сказывается въ реальныхъ плодахъ интеллигентскаго міровоззрѣнія. Однако, если мы сдѣлаемъ въ этомъ пунктѣ логическій скачокъ, если отъ эгоизма мы какъ-нибудь доберемся психологически до альтруизма, и отъ заботы о моемъ собственномъ „я“—до заботы о насущномъ хлѣбѣ для всѣхъ или большинства,—или, говоря иначе, если здѣсь мы замѣнимъ раціональное доказательство ирраціональнымъ инстинктомъ родовой или общественной солидарности, то весь остальной характеръ міровоззрѣнія русской интеллигенціи можетъ быть выведенъ съ совершенной отчетливостью изъ ея нигилизма.
Поскольку вообще съ нигилизмомъ соединима общеобязательная и обязывающая вѣра, этой вѣрой можетъ быть только морализмъ.
Подъ нигилизмомъ я разумѣю отрицаніе или непризнаніе абсолютныхъ (объективныхъ) цѣнностей. Человѣческая дѣятельность руководится, вообще говоря, или стремленіемъ къ какимъ-либо объективнымъ цѣнностямъ (каковыми могутъ служить напр., теоретическая научная истина, или художественная красота, или объектъ религіозной вѣры, или государственное могущество, или національное достоинство и т. п.), или же—мотивами субъективнаго порядка, т.-е. влеченіемъ удовлетворить личныя потребности, свои и чужія. Всякая вѣра, каково бы ни было ея содержаніе, создаетъ соотвѣтствующую себѣ мораль, т.-е. возлагаетъ на вѣрующаго извѣстныя обязанности и опредѣляетъ, что въ его жизни, дѣятельности, интересахъ и побужденіяхъ должно почитаться добромъ и что—зломъ. Мораль, опирающаяся на вѣру въ объективныя цѣнности, на признаніе внутренней святости какой-либо цѣли, является въ отношеніи этой вѣры служебнымъ средствомъ, какъ бы технической нормой и гигіеной плодотворной жизни. Поэтому, хотя жизнь всякаго вѣрующаго подчинена строгой морали, но въ ней мораль имѣетъ не самодовлѣющее, а лишь опосредствованное значеніе; каждое моральное требованіе можетъ быть въ ней обосновано и выведено изъ конечной цѣли, и потому само не претендуетъ на мистическій и непререкае-
рова, «будет лопух расти». Ниже мы увидим, что это противоречие весьма ощутительно сказывается в реальных плодах интеллигентского мировоззрения. Однако, если мы сделаем в этом пункте логический скачок, если от эгоизма мы как-нибудь доберёмся психологически до альтруизма, и от заботы о моем собственном «я» — до заботы о насущном хлебе для всех или большинства, — или, говоря иначе, если здесь мы заменим рациональное доказательство иррациональным инстинктом родовой или общественной солидарности, то весь остальной характер мировоззрения русской интеллигенции может быть выведен с совершенной отчётливостью из её нигилизма.
Поскольку вообще с нигилизмом соединима общеобязательная и обязывающая вера, этой верой может быть только морализм.
Под нигилизмом я разумею отрицание или непризнание абсолютных (объективных) ценностей. Человеческая деятельность руководится, вообще говоря, или стремлением к каким-либо объективным ценностям (каковыми могут служить напр., теоретическая научная истина, или художественная красота, или объект религиозной веры, или государственное могущество, или национальное достоинство и т. п.), или же — мотивами субъективного порядка, т. е. влечением удовлетворить личные потребности, свои и чужие. Всякая вера, каково бы ни было её содержание, создаёт соответствующую себе мораль, т. е. возлагает на верующего известные обязанности и определяет, что в его жизни, деятельности, интересах и побуждениях должно почитаться добром и что — злом. Мораль, опирающаяся на веру в объективные ценности, на признание внутренней святости какой-либо цели, является в отношении этой веры служебным средством, как бы технической нормой и гигиеной плодотворной жизни. Поэтому, хотя жизнь всякого верующего подчинена строгой морали, но в ней мораль имеет не самодовлеющее, а лишь опосредствованное значение; каждое моральное требование может быть в ней обосновано и выведено из конечной цели, и потому само не претендует на мистический и непререкае-
