его происхожденія и соціальнаго положенія. Аскетизмъ и подвижничество интеллигенціи, полагавшей свои силы на служеніе народу, несмотря на всю свою привлекательность, были, такимъ образомъ, лишены принципіальнаго моральнаго значенія и воспитательной силы.
Это обнаружилось съ полною ясностью въ революціи. Интеллигентская доктрина служенія народу не предполагала никакихъ обязанностей у народа и не ставила ему самому никакихъ воспитательныхъ задачъ. А такъ какъ народъ состоитъ изъ людей, движущихся интересами и инстинктами, то просочившись въ народную среду, интеллигентская идеологія должна была дать вовсе не идеалистическій плодъ. Народническая, не говоря уже о марксистской, проповѣдь въ исторической дѣйствительности превращалась въ разнузданіе и деморализацію.
Внѣ идеи воспитанія въ политикѣ есть только двѣ возможности: деспотизмъ или охлократія. Предъявляя самыя радикальныя требованія, во имя ихъ призывая народъ къ дѣйствіямъ, наша радикальная интеллигенція совершенно отрицала воспитаніе въ политикѣ и ставила на его мѣсто возбужденіе. Но возбужденіе быстро сыграло свою роль и не могло больше ничего дать. Когда оно спало, моментъ былъ пропущенъ, и воцарилась реакція. Дѣло, однако, вовсе не въ томъ только, что пропущенъ былъ моментъ.
Въ настоящее время отвратительное торжество реакціи побуждаетъ многихъ забывать или замалчивать ошибки пережитой нами революціи. Не можетъ быть ничего болѣе опаснаго, чѣмъ такое забвеніе, ничего болѣе легкомысленнаго, чѣмъ такое замалчиваніе. Такому отношенію, которое нельзя назвать иначе, какъ политическимъ импрессіонизмомъ, необходимо противопоставить подымающійся надъ впечатлѣніями текущаго момента анализъ моральнаго существа того политическаго кризиса, черезъ который прошла страна со своей интеллигенціей во главѣ.
Чѣмъ вложились народныя массы въ этотъ кризисъ? Тѣмъ же, чѣмъ они влагались въ революціонное движеніе XVII и XVIII вѣковъ, своими соціальными страданіями и стихійно выраставшими изъ нихъ соціальными требованіями, своими
его происхождения и социального положения. Аскетизм и подвижничество интеллигенции, полагавшей свои силы на служение народу, несмотря на всю свою привлекательность, были, таким образом, лишены принципиального морального значения и воспитательной силы.
Это обнаружилось с полною ясностью в революции. Интеллигентская доктрина служения народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач. А так как народ состоит из людей, движущихся интересами и инстинктами, то просочившись в народную среду, интеллигентская идеология должна была дать вовсе не идеалистический плод. Народническая, не говоря уже о марксистской, проповедь в исторической действительности превращалась в разнуздание и деморализацию.
Вне идеи воспитания в политике есть только две возможности: деспотизм или охлократия. Предъявляя самые радикальные требования, во имя их призывая народ к действиям, наша радикальная интеллигенция совершенно отрицала воспитание в политике и ставила на его место возбуждение. Но возбуждение быстро сыграло свою роль и не могло больше ничего дать. Когда оно спало, момент был пропущен, и воцарилась реакция. Дело, однако, вовсе не в том только, что пропущен был момент.
В настоящее время отвратительное торжество реакции побуждает многих забывать или замалчивать ошибки пережитой нами революции. Не может быть ничего более опасного, чем такое забвение, ничего более легкомысленного, чем такое замалчивание. Такому отношению, которое нельзя назвать иначе, как политическим импрессионизмом, необходимо противопоставить подымающийся над впечатлениями текущего момента анализ морального существа того политического кризиса, через который прошла страна со своей интеллигенцией во главе.
Чем вложились народные массы в этот кризис? Тем же, чем они влагались в революционное движение XVII и XVIII веков, своими социальными страданиями и стихийно выраставшими из них социальными требованиями, своими
