сложныя общественныя формы исключительно на этическихъ принципахъ, наша интеллигенція въ своихъ организаціяхъ обнаруживаетъ поразительное пристрастіе къ формальнымъ правиламъ и подробной регламентаціи; въ этомъ случаѣ она проявляетъ особенную вѣру въ статьи и параграфы организаціонныхъ уставовъ. Явленіе это, могущее показаться непонятнымъ противорѣчіемъ, объясняется именно тѣмъ, что въ правовой нормѣ наша интеллигенція видитъ не правовое убѣжденіе, а лишь правило, получившее внѣшнее выраженіе.
Здѣсь мы имѣемъ одно изъ типичнѣйшихъ проявленій низкаго уровня правосознанія. Какъ извѣстно, тенденція къ подробной регламентаціи и регулированію всѣхъ общественныхъ отношеній статьями писаныхъ законовъ присуща полицейскому государству, и она составляетъ отличительный признакъ его въ противоположность государству правовому. Можно сказать, что правосознаніе нашей интеллигенціи и находится на стадіи развитія, соотвѣтствующей формамъ полицейской государственности. Всѣ типичныя черты послѣдней отражаются на склонностяхъ нашей интеллигенціи къ формализму и бюрократизму. Русскую бюрократію обыкновенно противопоставляютъ русской интеллигенціи, и это въ извѣстномъ смыслѣ правильно. Но при этомъ протипоставленіи можетъ возникнуть цѣлый рядъ вопросовъ: такъ ли ужъ чуждъ міръ интеллигенціи міру бюрократіи; не есть ли наша бюрократія отпрыскъ нашей интеллигенціи; не питается ли она соками изъ нея; не лежитъ ли, наконецъ, на нашей интеллигенціи вина въ томъ, что у насъ образовалась такая могущественная бюрократія? Одно, впрочемъ, несомнѣнно,—наша интеллигенція всецѣло проникнута своимъ интеллигентскимъ бюрократизмомъ. Этотъ бюрократизмъ проявляется во всѣхъ организаціяхъ нашей интеллигенціи и особенно въ ея политическихъ партіяхъ.
Наши партійныя организаціи возникли еще въ дореволюціонную эпоху. Къ нимъ примыкали люди, искренніе въ своихъ идеальныхъ стремленіяхъ, свободные отъ всякихъ предразсудковъ и жертвовавшіе очень многимъ. Казалось бы, эти люди могли воплотить въ своихъ свободныхъ организаціяхъ хоть часть тѣхъ идеаловъ, къ которымъ они стремились. Но вмѣсто
сложные общественные формы исключительно на этических принципах, наша интеллигенция в своих организациях обнаруживает поразительное пристрастие к формальным правилам и подробной регламентации; в этом случае она проявляет особенную веру в статьи и параграфы организационных уставов. Явление это, могущее показаться непонятным противоречием, объясняется именно тем, что в правовой норме наша интеллигенция видит не правовое убеждение, а лишь правило, получившее внешнее выражение.
Здесь мы имеем одно из типичнейших проявлений низкого уровня правосознания. Как известно, тенденция к подробной регламентации и регулированию всех общественных отношений статьями писаных законов присуща полицейскому государству, и она составляет отличительный признак его в противоположность государству правовому. Можно сказать, что правосознание нашей интеллигенции и находится на стадии развития, соответствующей формам полицейской государственности. Все типичные черты последней отражаются на склонностях нашей интеллигенции к формализму и бюрократизму. Русскую бюрократию обыкновенно противопоставляют русской интеллигенции, и это в известном смысле правильно. Но при этом противопоставлении может возникнуть целый ряд вопросов: так ли уж чужд мир интеллигенции миру бюрократии; не есть ли наша бюрократия отпрыск нашей интеллигенции; не питается ли она соками из неё; не лежит ли, наконец, на нашей интеллигенции вина в том, что у нас образовалась такая могущественная бюрократия? Одно, впрочем, несомненно, — наша интеллигенция всецело проникнута своим интеллигентским бюрократизмом. Этот бюрократизм проявляется во всех организациях нашей интеллигенции и особенно в её политических партиях.
Наши партийные организации возникли ещё в дореволюционную эпоху. К ним примыкали люди, искренние в своих идеальных стремлениях, свободные от всяких предрассудков и жертвовавшие очень многим. Казалось бы, эти люди могли воплотить в своих свободных организациях хоть часть тех идеалов, к которым они стремились. Но вместо
