слояхъ интеллигенціи, разгулъ дѣлечества и карьеризма, онъ никогда не былъ освященъ въ теоріи. Въ этомъ коренное отличіе нашей интеллигенціи отъ западной, гдѣ забота о личномъ благополучіи является общепризнанной нормой, чѣмъ-то такимъ, что разумѣется само собою. У насъ она—цинизмъ, который терпятъ по необходимости, но котораго никто не вздумаетъ оправдывать принципіально.
Этотъ укоренившійся идеализмъ сознанія, этотъ навыкъ нуждаться въ сверхличномъ оправданіи индивидуальной жизни, представляетъ собою величайшую цѣнность, какую оставляетъ намъ въ наслѣдство религія общественности. И здѣсь, какъ во всемъ, нужна мѣра. То фанатическое пренебреженіе ко всякому эгоизму, какъ личному, такъ и государственному, которое было однимъ изъ главныхъ догматовъ интеллигентской вѣры, причинило намъ неисчислимый вредъ. Эгоизмъ, самоутвержденіе—великая сила; именно она дѣлаетъ западную буржуазію могучимъ безсознательнымъ орудіемъ Божьяго дѣла на землѣ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что начинающійся теперь процессъ сосредоточенія личности въ самой себѣ устранитъ эту пагубную односторонность. Можно было бы даже опасаться обратнаго, именно того, что на первыхъ порахъ онъ поведетъ къ разнузданію эгоизма, къ поглощенію личности заботою о ея плотскомъ благополучіи, которое такъ долго было въ презрѣніи. Но примѣнительно къ русской интеллигенціи этотъ страхъ неумѣстенъ. Слишкомъ глубоко укоренилась въ ней привычка видѣть смыслъ личной жизни въ идеальныхъ благахъ, слишкомъ много накопила она и положительныхъ нравственныхъ идей, чтобы ей грозила опасность погрязнуть въ мѣщанскомъ довольствѣ. Человѣкъ созна́етъ, что цѣль была ошибочна и невѣренъ путь, но устремленіе къ идеальнымъ цѣлямъ останется. Въ себѣ самомъ онъ найдетъ иныя сверхличныя цѣнности, иную мораль, въ которой мораль альтруизма и общественности растаетъ, не исчезнувъ,—и не будетъ въ немъ раздвоенія между „я“ и „мы“, но всякое объективное благо станетъ для него личной потребностью.
Цѣль этихъ страницъ—не опровергнуть старую заповѣдь и не дать новую. Движеніе, о которомъ я говорю,—къ творче-
слоях интеллигенции, разгул делячества и карьеризма, он никогда не был освящён в теории. В этом коренное отличие нашей интеллигенции от западной, где забота о личном благополучии является общепризнанной нормой, чем-то таким, что разумеется само собою. У нас она — цинизм, который терпят по необходимости, но которого никто не вздумает оправдывать принципиально.
Этот укоренившийся идеализм сознания, этот навык нуждаться в сверхличном оправдании индивидуальной жизни, представляет собою величайшую ценность, какую оставляет нам в наследство религия общественности. И здесь, как во всём, нужна мера. То фанатическое пренебрежение ко всякому эгоизму, как личному, так и государственному, которое было одним из главных догматов интеллигентской веры, причинило нам неисчислимый вред. Эгоизм, самоутверждение — великая сила; именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием Божьего дела на земле. Нет никакого сомнения, что начинающийся теперь процесс сосредоточения личности в самой себе устранит эту пагубную односторонность. Можно было бы даже опасаться обратного, именно того, что на первых порах он поведёт к разнузданию эгоизма, к поглощению личности заботою о её плотском благополучии, которое так долго было в презрении. Но применительно к русской интеллигенции этот страх неуместен. Слишком глубоко укоренилась в ней привычка видеть смысл личной жизни в идеальных благах, слишком много накопила она и положительных нравственных идей, чтобы ей грозила опасность погрязнуть в мещанском довольстве. Человек созна́ет, что цель была ошибочна и неверен путь, но устремление к идеальным целям останется. В себе самом он найдёт иные сверхличные ценности, иную мораль, в которой мораль альтруизма и общественности растает, не исчезнув, — и не будет в нём раздвоения между «я» и «мы», но всякое объективное благо станет для него личной потребностью.
Цель этих страниц — не опровергнуть старую заповедь и не дать новую. Движение, о котором я говорю, — к творче-
