общепризнаннаго догмата; онъ встрѣтитъ разнообразіе мнѣній, вѣрованій и вкусовъ, которые смогутъ служить ему только руководствомъ при выборѣ, но не отнимутъ у него свободы выбора. Выбирать ему придется самому, притомъ безотносительно къ какой-либо внѣшней цѣли, а только въ соотвѣтствіи съ запросами и склонностями собственнаго духа, и, слѣдовательно, самою силой вещей онъ будетъ приведенъ къ тому, чтобы сознать самого себя и осмыслить свое отношеніе къ міру,—а міръ будетъ лежать предъ нимъ весь открытый, не такъ, какъ было съ нами, которымъ общественное мнѣніе воспрещало зачитываться Фетомъ подъ страхомъ, по крайней мѣрѣ, насмѣшки. И потомъ, вырастая, онъ будетъ собственной личностью отвѣчать за каждый свой шагъ, и ничто ни разу въ теченіе всей жизни не сниметъ съ него этой свободно-сознательной отвѣтственности. Я глубоко вѣрю, что духовная энергія русской интеллигенціи на время уйдетъ внутрь, въ личность, но столь же твердо знаю и то, что только обновленная личность можетъ преобразовать нашу общественную дѣйствительность и что она это непремѣнно сдѣлаетъ (это будетъ тоже часть ея личнаго дѣла) и сдѣлаетъ легко, безъ тѣхъ мучительныхъ усилій и жертвъ, которыя такъ мало помогли обществу въ прошломъ.
Изъ этого прошлаго интеллигенція выноситъ не только духовную нищету и разстройство нервовъ, но и нѣкоторое положительное наслѣдство. Тиранія общественности искалѣчила личность, но вмѣстѣ съ тѣмъ провела ее чрезъ суровую школу. Огромное значеніе имѣетъ тотъ фактъ, что цѣлый рядъ поколѣній прожилъ подъ властью закона, признававшаго единственнымъ достойнымъ объектомъ жизни—служеніе общему благу, т.-е. нѣкоторой сверхличной цѣнности. Пусть на дѣлѣ большинство не удовлетворяло этому идеалу святости, но уже въ самомъ исповѣданіи заключалась большая воспитательная сила. Люди, какъ и вездѣ, добивались личнаго успѣха, старались изо дня въ день устроиться выгоднѣе, и при этомъ фактически попирали всякій идеализмъ; но это дѣлалось какъ бы зажмуривъ глаза, съ тайнымъ сознаніемъ своей безсовѣстности, такъ что, какъ ни великъ былъ у насъ, особенно въ верхнихъ
общепризнанного догмата; он встретит разнообразие мнений, верований и вкусов, которые смогут служить ему только руководством при выборе, но не отнимут у него свободы выбора. Выбирать ему придётся самому, притом безотносительно к какой-либо внешней цели, а только в соответствии с запросами и склонностями собственного духа, и, следовательно, самою силой вещей он будет приведён к тому, чтобы сознать самого себя и осмыслить своё отношение к миру, — а мир будет лежать пред ним весь открытый, не так, как было с нами, которым общественное мнение воспрещало зачитываться Фетом под страхом, по крайней мере, насмешки. И потом, вырастая, он будет собственной личностью отвечать за каждый свой шаг, и ничто ни разу в течение всей жизни не снимет с него этой свободно-сознательной ответственности. Я глубоко верю, что духовная энергия русской интеллигенции на время уйдёт внутрь, в личность, но столь же твёрдо знаю и то, что только обновлённая личность может преобразовать нашу общественную действительность и что она это непременно сделает (это будет тоже часть её личного дела) и сделает легко, без тех мучительных усилий и жертв, которые так мало помогли обществу в прошлом.
Из этого прошлого интеллигенция выносит не только духовную нищету и расстройство нервов, но и некоторое положительное наследство. Тирания общественности искалечила личность, но вместе с тем провела её чрез суровую школу. Огромное значение имеет тот факт, что целый ряд поколений прожил под властью закона, признававшего единственным достойным объектом жизни — служение общему благу, т. е. некоторой сверхличной ценности. Пусть на деле большинство не удовлетворяло этому идеалу святости, но уже в самом исповедании заключалась большая воспитательная сила. Люди, как и везде, добивались личного успеха, старались изо дня в день устроиться выгоднее, и при этом фактически попирали всякий идеализм; но это делалось как бы зажмурив глаза, с тайным сознанием своей бессовестности, так что, как ни велик был у нас, особенно в верхних
